Местные мужики, кстати, тоже заявились, все как один при оружии: кто с древокольем, кто с топорами. И ничего, что явились уже тогда, когда даже Бёдмод огороды далеко позади оставил. Явились же. Громче всех было слышно Сара, плюгавенького мужичка, подряжённого нами проводником. Оставленный для их встречи молоденький страж всё горло сорвал, успокаивая селян и разгоняя их домой, матерясь при этом так, что даже Иван из-за угла хлева удивлённо выглянул. Как мужичьё его не побило, парнишку-стража, а не Ивана, этого-то попробуй побей, хоть втроём, хоть всей деревней, — всё одно вспотеешь.
В общем, мужики кольями помахали, да по домам пошли, или ещё куда, — отмечать счастливое избавление от неожиданной напасти. Правда, я так и не понял, что они конкретно ввиду имели: теневых гончих или своего старосту Водрода. Сар этот, уходя, увидев, как я волоку за задние лапы очередную тушку, крикнул, что он с нами теперь хоть к лешему на обед пойдёт, за обговорённую ранее плату, само собой разумеется.
Да чего так трусит-то? Надо встать, заорать матерно, да врезать кулаком с размаху в стену того же дома старосты. Можно ещё и головой для пущего эффекта добавить. Можно. Но это встать надо. А не хочется.
— Испей медовухи, бродяга.
Неожиданно раздавшийся рядом приятный женский голос заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Оторвав взгляд от земли, я увидел селянку, ту самую вдовушку, брошенную мною, когда она делала мне приятно. Одета она была, скажем так, по-домашнему: сверху только белоснежная нательная рубаха, плотно обтягивающая крепкую зрелую грудь, а длинные, красоту которых я уже мог оценить, ноги прикрывала длинная тёмная юбка. Русые волнистые волосы она убрала под чёрную косынку, — мрачный вдовий знак. Вот если посчастливится ей снова замуж выйти, в тот же миг косынка сменится на радостную цветастую, говорящую знающим, сколько детей она родила и сколько из них сыновей. Только будет ли это когда-нибудь?
В одной руке вдовушка держала кувшин, накрытый большой чашкой, а во второй — ведро, с парящей водой. Вдобавок ко всему и чистое полотенце переброшено у неё через плечо.
Удивительно, но все вдовушки, пришедшие в этот вечер на двор старосты, после того как бойня закончилась, не разбежались по своим дворам, а остались здесь. Разве что двое из них помогли третьей, так неудачно подвернувшей ногу, до дома дойти. Но тут же вернулись, приведя с собой ещё одну, отмеченную чёрным платком. Женщины, надо отдать им должное, без дела не сидели: часть из них тут же начала суетиться на летней кухне, откуда вскоре начали доноситься вкусные ароматы, уверенно перебивающие вонь крови и дерьма. Кто-то принялся сметать уже грязную солому, а кто-то растапливать баньку.
— С-спас-сибо, х-хозяюшка, — чтобы выговорить два простых слова, мне пришлось приложить немало усилий. — Поставь на облучок и иди. Не надо тебе на меня такого смотреть. А я выпью, потом.
— Эк как тебя проняло-то, — мягко чуть удивлённо ответила вдовушка, у которой, я к своему смущению, даже имени не запомнил, — опустила ведро на землю, а кувшин поставила на облучок. — А то, что смотреть на тебя такого не следует, так я своего мужика каким только не видела: и с похмелья, и после драк в круге, когда он за монетки медные детишкам на сладости, бился, и после того, как он из леса бером порванный приполз…
Мягкий, тихий голос обволакивал, опутывал, заставляя слушать только себя и не зацикливаться на мрачных, рвущих душу, мыслях. Её ловкие руки потянулись к пряжке ремня, перетягивающего куртку, и умело её расстегнули.
— А теперь давай куртку снимем, — пальцы быстро прошлись по пуговицам, — я её потом почищу, чистая будет, как новая.
— Сейчас оботру, — полотенце, смоченное тёплой водой, коснулось моего лица. — Тебе и полегчает. Ты же в ватаге своей самый главный, не след тебе перед мужиками таким представать.
И, правда, эти мягкие, нежные прикосновения вместе с засохшими каплями крови и дерьма с моей кожи убирали и тревогу с напряжением. Настоящая, непостижимая, доступная только женщинам, магия в действии. Магия, доступная только матерям и любящим жёнам.
— Вот… медовухи испей. Не торопись, глоточки маленькие делай…
— А теперь в баньку пойдём, бабы её как раз уже истопили…
Сам не заметил, как я оказался лежащим на пологе, а меня, не жалея, охаживали веником с крупными резными листьями. Затем нежные, но оказавшиеся неожиданно сильными, пальчики размяли каждую мышцу, каждую косточку промяли, возвращая телу бодрость и желание. А потом…