Мартын вручил им по паре ассигнаций:
— Это вам за царскую службу. И за то, чтобы не проговорились ни трезвые, ни пьяные.
Он направился к Сампсониевскому мосту. Хмурые гренадеры, увидев жандармский значок, пропустили, но выругались вслед.
Император с удовольствием выслушал доклад Муравьева. Порядок в столице почти восстановлен. Осталось усмирить до конца Выборгскую сторону. Рядом с правителем стоял фельдмаршал Паскевич-Эриванский и преданными глазами глядел на государя.
— Ваше величество! А ведь можно завтра Вече и вовсе не открывать. Привести к Таврическому дворцу преображенцев и конногвардейцев, да и распустить сборище это, а с новыми выборами не спешить.
Константин иронически взглянул на хитрого хохла с Полтавщины. Как же, отдай ему такой приказ — тут же побежит с доносом к Никите с Батеньковым. А то и к Пестелю. Мишка-вешатель на все готов, но и он продать может. Еще и Анненков поблизости, все слышит. Не без сожаления император произнес:
— Я не могу попирать дарованную мною же Конституцию. Но пусть названные вами полки будут готовы … на случай новых возмущений.
Анненков вышел из дворца и подозвал юношу в черкеске.
— Джамалуддин! На тебя одна надежда. Скачи к Пестелю, скажи: Паскевич с Муравьевым подстрекают государя разогнать Вече силами Преображенского и Конногвардейского полков.
Вскочив на коня, поручик Джамалуддин Шамилев понесся через весь город. Ни один патруль не сумел остановить отчаянного кавказца. Часа не прошло, как он прискакал к лагерю Американского корпуса на Охте, у деревни Полюстрово.
Фельдмаршал Пестель, князь Цареградский, угрюмо расхаживал по штабной избе, морща высокий, с залысинами лоб. Гонцы от восставших уже несколько раз приходили к нему. Он велел ждать или ругал их за погромы. Вот так же колебался полковник Пестель в декабре, зная, что вызван в штаб для ареста. Так и не решился поднять Вятский полк. Из-под стражи его освободил Сергей Муравьев-Апостол.
Адъютанты — полковники Бестужев-Марлинский и Лермонтов — тихо спорили: уже не с ним, а между собой.
— Чего мы ждем, Мишель? У соляного завода еще идет бой. Подойдем туда с обоими полками и кавказским эскадроном, захватим орудия и сметем всех карателей с Сампсониевского. Гренадеры пойдут за нами…
— А еще — толпа громил со всей Выборгской и варнаки из «Крестов». На соляном как раз Бакунин с Каховским. Ты что, хочешь Черного года?
— Не ты ли писал:
— Ты, Николя, еще и не то про царей сочинял. Только против царя они и не пойдут. Зато разнесут всю Адмиралтейскую часть.
— Мы как всегда: для народа, но без народа. Дождемся, что он и фельдмаршала, и партию за предательство проклянет.
— Да я рвусь в бой не меньше тебя, романтика! Так бы и рубил эту лейб-кавказскую сволочь! Но если с этого боя начнется кровавый хаос, в котором сгорит Россия…
Их спор прервало вторжение молодого кавказца.
— Господин фельдмаршал, полковник Анненков велел передать: Мишка-вешатель с Паскевичем подбивают государя разогнать Вече. Преображенский и Конный полки готовы идти.
Пестель встрепенулся. Морщины на лбу разгладились, взгляд стал решительным и беспощадным.
— Приказываю: поднять по тревоге оба полка, горский эскадрон, кубанскую сотню! Входим в город для защиты народоправства!
Вскоре над пригородными лугами и огородами разнеслось:
На рабочую слободку налетела орда. Лейб-кавказцы врывались в дома. За неимением добычи били и ломали все подряд, секли людей нагайками, приставали к женщинам, мусульмане глумились над иконами. Налегали на выпивку, забыв про Коран. У кого находили оружие, вязали руки и уводили. По соседству разбойничали атаманцы. Фабричные попрятались по домам, лишь кое-где хватались за ружья, отстреливались, убегали.
К дому Кузнецова абреки подошли в тот момент, когда Любка вышла за лекарствами для раненого. Пьяные горцы схватили ее, загорланили:
— Сейчас узнаешь, какие мужчины на Кавказе есть! Азембек, давай!
Князь Атажуков повалил отчаянно визжавшую Любку на копну сена, задрал ей подол, расстегнул штаны.
— Что делаете, басурманы?!
Ванька со штыком наперевес выскочил из дома. Следом бросились Тарас, Ашот, Достоевский, мальчишки и Степанов с женой. Ниндзя Ига, оставшись в доме, вынул остро заточенные ножи-звездочки. Казбек выставил в окно винтовку, нацелился в грудь Азембеку, потом опустил прицел к низу живота. Еще миг — и у дома Степанова закипела бы отчаянная схватка.
И тут над слободой загремело:
Горцы оцепенели. Шли бойцы, прошедшие Украину, Балканы, Кавказ, Хиву и Афганистан. Мастеровые выбегали на улицу с криками:
— Пестель пришел! Пестель, защити!
Безжалостным взглядом фельдмаршал окинул Азембека.
— Вы чем это заняты, князь Атажуков? За насилие над женщиной в военное время…
Азембек беспомощно взглянул на Мишеля, но тот явно не был настроен спасать шурина. На помощь пришел князь Орбелиани:
— Разве вы не знаете наших пылких мужчин?
— Да-да! Если надо, я готов жениться на ней!
Азембек, застегнув штаны, опустился перед Любкой на одно колено.
— Русская девушка! Я, князь Азембек Атажуков, прошу тебя стать моей женой!
Любка ойкнула, встала, привела себя в порядок. Родители принялись уговаривать:
— Соглашайся, Любушка! Княгиней будешь!
Любка подняла Азембека с колен и расцеловала при всех.
— Согласна! Папенька с маменькой, благословите!
Пестель скептически усмехнулся.
— В виду разницы в исповедании брак может зарегистрировать командир эскадрона.
Просить самого фельдмаршала расписать их, как в свое время Мишеля с Кученей, у Азембека наглости не хватило. Ванька тихо выругался: «Курва ты, Любка! Ох, и курва!». И, вскинув ружье на плечо, зашагал следом за пестелевцами.
Азембек усадил невесту на коня перед собой, и лейб-кавказцы поскакали прочь с криком: «Пестель идет! Мы с ним воевать не будем!». Следом нахлестывали коней атаманцы.
Бой за соляной завод стих сам собою. Конные артиллеристы и павловцы думали только о том, чтобы выбраться из ловушки. А к пестелевцам пристраивались, снова в сюртуках стражников и с ружьями, мастеровые.
Пестель ехал Сампсониевским проспектом. Трупы мастеровых, разрушенные баррикады. Фабрики с обгорелыми, продырявленными ядрами стенами. А ведь он мог, мог привести войска в город и предотвратить эту бойню…
В начале проспекта к нему выехали Трубецкой с Мишкой Муравьевым.
— Что вы делаете, фельдмаршал? Зачем ввели войска в город?
— Чтобы навести порядок, которого вы, военный министр со столичным правителем, навести не можете или не желаете. Только что мне пришлось защитить рабочую слободу от бесчинствовавших абреков. А ваши атаманцы, похоже, перепутали ее с чеченским аулом. Мои кавказцы, как видите, такого не творят… В довершение всего, по моим сведениям, вы, Муравьев, вместе с Паскевичем подбивали государя разогнать Вече силами Преображенского и Конногвардейского полков.
— Злонамеренная клевета…, — пролепетал Мишка-вешатель.
— Допускаю. Опровергнуть же ее возможно одним способом. Пусть названные полки возьмут под охрану Таврический дворец вместе с моими двумя полками. И немедленно уведите с Выборгской стороны всех карателей. Порядок тут вполне обеспечит народная стража.