Стремление горцев доказать свою воинскую доблесть, а также расчет на добычу позволяли формировать милицию фактически на добровольной основе. Большую роль на Северном Кавказе играл и фактор «вечного врага»: против тех, с кем имелись давние счеты, в поход шли очень охотно и в бою не щадили ни себя, ни противника. На сборный пункт милиционеры являлись со своим оружием и на своих лошадях, но во время боевых действий имели довольствие и жалованье по казачьим нормам, получали компенсацию за убитого или павшего коня, а в случае смерти семьям выплачивалось солидное по местным меркам пособие.
В 1880—90-е годы всеобщая воинская повинность была распространена на христианское население Кавказа (армяне, грузины, осетины). Недоверие правительства к лояльности мусульман этого края и Средней Азии проявилось в том, что до конца имперского периода истории России, несмотря на отсутствие примеров массового дезертирства или измены «магометан», вместо службы в рядах армии они платили специальный налог (тогда как крымские и волжские татары призывались на общих основаниях). Тем не менее, в годы и Крымской и Русско-турецкой войны 1877—78 гг. на Северном Кавказе было собрано несколько полков на добровольной основе и воинов не смущало то обстоятельство, что воевать приходилось против единоверцев. Сформированная в 1914 году на добровольной основе «Дикая дивизия» проявляла высокую боеспособность и сохранила ее, вероятно, дольше всех других соединений императорских вооруженных сил.
В дореволюционной армии командирами национальных частей назначались кадровые офицеры, как русские, так и представители местной знати, причем среди первых предпочтение отдавалось уроженцам края или тем, кто здесь долго служил и знал местные обычаи. Военные качества практически всех иррегулярных частей вне зависимости от их национальности находились в прямой зависимости от уровня мотивированности нижних чинов и командного состава. Если речь шла о защите своей земли или о битве с «извечными» врагами, эти войска могли проявить чудеса воинского искусства. Успешными были их действия и в тех случаях, когда впереди ждала богатая добыча. Иногда боевой пыл удавалось поднять, апеллируя к самолюбию воинов, поскольку слава храбреца для жителей Кавказа — не пустой звук. Но при отсутствии заинтересованности иррегулярные полки уклонялись от выполнения боевых задач, таяли от массового дезертирства, превращались в банды мародеров. Эти же части значительно быстрее регулярных войск деморализовались в случае длительного бездействия или полосы неудач. В 1918—1920 годы национальные и казачьи формирования активно действовали только «у своих плетней» и большинство попыток повести их в дальний поход заканчивалось провалом.
В описываемый мемуаристом период обстановка на Северном Кавказе была очень сложной. Советская власть декларировала, а местами и провела в жизнь передел земли, который не устраивал казаков, до революции владевших лучшими угодьями. Давняя вражда между ними и горцами вспыхнула с новой силой, произошло несколько кровавых столкновений. На стороне Советов были так называемые «иногородние» (местные жители, не состоявшие в казачьем сословии и потому не имевшие войскового земельного пая), станичники-бедняки и пролетарии. Кроме того, за новую власть стояли солдаты бывшей царской армии, по разным причинам «застрявшие» здесь после демобилизации войск Кавказского фронта. Серьезную силу представляли отряды, действовавшие под националистическими и религиозными лозунгами, которые считали врагами как белых, так и красных, но заключали временные союзы с обеими сторонами, исходя из тактических соображений. В Ведено была резиденция эмира Узун-Хаджи, непримиримого врага белых. После краха коронной власти на Северном Кавказе он объявил себя имамом и приобрел значительное влияние благодаря своему авторитету религиозного лидера. Угроза со стороны Добровольческой армии заставила имама заключить союз с местными большевиками, причем отряд под командованием известного борца за советскую власть на Кавказе Н. Ф. Гикало значился 5-м полком войска имама.