— Э-э-э! Если такой бедный, зачем на войну поехал? Ехай домой деньги зарабатывай!
— Ну ладно. Тыщу сбросишь?
— Зачем? Деньги бросать нехорошо!
Видно было, что торговались просто так, больше из интереса. Торт пацану скорей всего дала работающая на рынке мамка. А соскучившихся по нормальной жизни младшим сестренкам и братишкам парней забавляла нахальная экспрессия юного спекулянта. Каждая его реплика вызывала у спорщиков новый прилив смеха.
Один из пацанов, пользуясь тем, что бойцы отвлеклись, влез на невысокую стеночку ограждения и, сосредоточенно шевеля губами, стал что-то пересчитывать во дворе комендатуры.
— А ну брысь, шпион мелкий! — Один из постовых ссадил его с ограды и дал шутливый шлепок чуть пониже спины.
Пацан в ответ, недолго думая, треснул его в грудь, защищенную бронежилетом, и запрыгал на одной ноге, дуя на ушибленный кулак.
— Ай, дурак железный!
Бойцы улыбались. А смешливые мальчишки, держась за животы, что-то звонко выкрикивали приятелю по-чеченски.
К комендатуре подъехал чужой «КамАЗ». Постовые на КПП, встретив машину настороженными стволами, вдруг из-за мешков защитных повыскакивали, улыбки на лицах засветились. Те, что под тент заглядывали, смеются, своим руками машут:
— Пропускай.
Зарычал «КамАЗ», вполз на территорию. А из-под тента еще на ходу бойцы выпрыгивают. Загорелые, запыленные, в камуфляже. Бороды, как у боевиков. Головы косынками повязаны, серыми от пыли. Лица будто в два цвета разукрашены. Вокруг глаз и выше — бурые: смесь пыли и загара.
Ниже — смугло-розовые, распаренные под сорванными облегченно повязками, с дорожками пыли и потеками ручейков потных. У наиболее пижонистых — на руках перчатки с обрезанными пальцами. Разгрузочные жилеты битком набиты магазинами, гранатами. У каждого над левым плечом или на голени — нож боевой. На кого ни глянь — Шварценеггер из «Коммандо», или Рэмбо (кто помельче).
Омоновцы сбежались, обнимаются с приехавшими.
Огромный, бритый наголо, но при этом чернобородый детина, больше похожий на афганского моджахеда, чем на российского «спеца», бросив своим две-три команды коротких, орет радостно:
— Здорово, Шопен! Принимай подмогу!
Командир ОМОНа, поспешивший на этот шум, к нему бросился. Тоже обнялись, друг друга по спинам хлопают.
— Душман, братишка, какими судьбами?
— Да мне из ГУОШа передали, что ты тут совсем «чехов» распустил. Пришлось к вам аж из Гудермеса на выручку рвать.
— Ладно, ладно! Небось твоя банда тамошнего коменданта достала своей крутизной, вот он и придумал, как от вас избавиться.
— Ах ты композитор хренов! — ничуть не обидевшись, рассмеялся великан и от избытка чувств так хлопнул товарища по спине, что тот аж присел.
— Ты, медведь! Убьешь!
— Слушай, это вы так домой припарадились? Выбритые, чистенькие.
— Не в окопах, чай, живем. Воды у нас — хоть залейся. С горячих источников привозим — мойся, стирайся. Чего вшей разводить? Да и куда нам до вас — собров-суперов? Мы — народ скромный. Нам бороды-косынки не к лицу. У меня только один такой… Рэмбо, да и тот — Питон. А своих предупреди: пока здесь не освоятся, пусть никуда не лезут и пальцы веером не растопыривают. Особенно на ногах, а то все растяжки поснимают. — В глазах у Шопена запрыгали веселые чертики.
— Разберемся, братишка. Ты только дай команду, чтоб нас покормили как следует. А то весь день не жравши.
— Мамочка! Ты гостей кормить собираешься?
— Обижаешь, командир! Уже накрываем… А… это…? — Коренастый круглолицый старшина, всеобщий заботник и кормилец, выразительно округлил глаза, и его пальцы непроизвольно сложились в фигуру, которой в России традиционно обозначают стопарик.
— Гостям по соточке, по случаю приезда. А свои перетопчутся. Нам сегодня опять весь периметр перекрывать.
— Понял — не дурак! — И прихватив с собой пару бойцов, старшина умчался на помощь кухонному наряду.
— Серега, ты не в курсе, кто нас менять будет?
— В курсе, в курсе. Нас сюда затем и перебросили, чтобы мы им на первых порах подсобили. Они от ГУОШа за нами шли, отстали немного. СВМЧ. Срочники…
— Что-то мне твой тон не нравится, а, брат?
— Сейчас сам увидишь. Вон они — пылят.
— Ой, ё…! — Шопен, подперев щеку ладонью и пригорюнившись, наблюдал, как из заполонивших двор грузовиков высаживается пополнение из прибывшего батальона.
Зеленые, звонкие восемнадцатилетние пацаны ошарашенно вертели головенками на тощих цыплячьих шеях. Армейские каски нависали над их прыщавыми лицами непомерно большими тяжеленными тазиками. Явно неперекачанные руки держали оружие так неуклюже, что сразу становилось ясно: эти крутые воины в лучшем случае прошли традиционную подготовку молодого бойца. Три месяца подметания плаца, строевая подготовка, разнообразные наряды и, под занавес, перед присягой, — три выстрела одиночными по грудной мишени. Окончательно добило собравшихся аборигенов комендатуры то, что из машин выгрузили всего с десяток ящиков с боеприпасами, но в дополнение к ним — целые вороха резиновых палок и пачки пластиковых щитов.
— Мужики, вы куда приехали?
Мальчишки, смущенно пожимая плечами, исподтишка бросали любопытные и тревожные взгляды то на обступивших их «спецов», то на дома вокруг комендатуры, будто ожидая, что по ним вот-вот начнут стрелять неведомые и страшные «духи».
— Ну вы и снарядились, командир! — Серега насмешливо уставился на моложавого подполковника, одетого в патрульную милицейскую форму со всеми нашивками и знаками различия. — Кто это вас так надоумил?
— Да в штабе округа! Подняли по тревоге, за шесть часов до вылета. Мы же сюда — прямиком из дома, на самолете. Спрашиваю: «Скажите хоть, что там реально происходит?» А они: «Ты что, шесть месяцев в Карабахе провел, и не знаешь, как батальон готовить?» Прошу: «Дайте хоть боекомплект пополнить!», а мне: «По телеграмме главка только два БК с собой положено. Все остальное на месте получите».
— Ага, получите! — кивнул головой Шопен. — Тут уже давно все запасы размели…
— Понятное дело! В Северном сели, в город въезжаем, я чуть не охренел. Какой Карабах?! Тут, наверное, покруче Афгана будет. А у меня офицеры — одна молодежь. На ходу в машинах боеприпасы раздавал. Вот же суки штабные, конспирацию развели, а! — И подполковник завернул в адрес своих начальников такой роскошный оборот, что насмешка в Серегиных глазах сменилась восхищением.
— О, брат, да ты поэт! Музыкант у нас уже есть, — Серега шутливо подтолкнул Шопена, — твои слова, да на его музыку… Вот это песенка получится!
— Да… Серега! — протянул Шопен. — Будут сегодня песенки, будет и музыка. Хотел я коменданта попросить, чтобы нам в последнюю ночь перед дорогой отдохнуть дали…
— Какой тут, к аллаху, отдых? — понимающе усмехнулся собровец. — Эти орлы сегодня все, что шелестит, блестит и «кажется», перестреляют. Через пятнадцать минут после наступления темноты весь боекомплект рассадят.
— Патроны не проблема, — махнул рукой Шопен, — запас есть, поделимся. Тут снайперы по ночам постоянно лазят. А сегодня могут специально собраться: поохотиться на свежачка. Слышь, командир, — хлопнул он бамовца по плечу, — тебя как зовут-то?
— Володя.
— Игорь. А Душман Серегой крещен… Володя, ты на посты сегодня офицеров старшими ставь. А где не хватит, мы с Серегой своих ребят дадим. Чтобы твои дуриком не стреляли. А то стемнеть не успеет, как получишь «Груз-200».
Тот благодарно кивнул и отправился хлопотать по размещению своего батальона.
Молоденький бамовец — худой, прыщавый, тащил ящик с гранатометными выстрелами. Кое-как добрел до комендатуры и то ли сгрузил, то ли свалил зеленое чудовище под стеночку.
— Ты откуда такой, Геракл? Как тебя в армию взяли? — Омоновцы подошли, смеются, сигаретами угощают.
Боец отдышался. Радуясь перекуру халявному, отвечает жизнерадостно:
— О! Да меня еще в прошлом году, когда семнадцать было, бабушка чуть в армию не сдала!