Начальник разбитой армейской колонны также благополучно вернулся с полком домой, на место постоянной дислокации. Все провоняли порохом, вымотались до невозможности, но были безмерно счастливы. Игра в гляделки со смертью закончилась.
После окончания активных боевых действий священник Николай возглавил приход на Ставрополье. Духовно окормляет паству, молится за души всех убиенных на той кровопролитной войне. Майор-медик с чеченской полковой базы уже в отставке.
Судьба остальных неизвестна. Надеюсь, у них все хорошо.
Билет в Пацифиду
Мы сидим в баре «Счастливый баркас». Это заведение находится на границе. Между частным сектором и многоэтажной застройкой. Сам бар разрушен, как и весь Карфаген, скалящийся в зимнюю пустоту чёрными глазницами выжженных развалин. Бомбовые удары были массированными, но подавить сопротивление всё же не смогли.
По всей видимости, до войны «Счастливый баркас» был фешенебельным местом. Остатки дорогой обстановки и сейчас впечатляют, кроме того, в подсобных помещениях обнаружились запасы дорогого алкоголя.
Мы жжём костёр посреди банкетного зала и изучаем красивые бутылки. Несколько дней назад в мирных краях был большой праздник — Новый год. Тогда мы не смогли его отметить, так хоть сейчас это сделаем. И всех наших помянем.
Мы — это Паша-пулемётчик, радист Лёня, механик-водитель БМП-2 Лёха, и я — писарь делопроизводства. Мне везёт на хороших людей. Встретились на сумбурной переформировке бригады, вместе попали в плохо слаженный батальон. У каждого из нас была своя дорога на войну. Но сейчас не до воспоминаний, живём одним днём.
Да, спиртного здесь завались. Ещё бы поесть чего было. Для этого мы, собственно, сюда и забрались. Однако улов небогат. Нашли только пару пачек макаронных изделий, гречневую крупу и ещё что-то по мелочи.
Не успевает разогреться жестянка с кашей, как Паша, дежурящий у пролома в стене, подаёт сигнал тревоги. Мы мигом забываем о вкусной еде, залезаем, кто куда горазд и изготавливаемся к бою.
Тревога оказывается ложной. К нам в гости заходят ребята из соседнего мотострелкового полка. Они возвращаются из разведки с неутешительными известиями. Батальон нашей отдельной мотострелковой бригады и часть их полка окончательно отрезаны от основных сил, а впереди, где при поддержке танков дерутся разрозненные группы морской пехоты и дэшэбэшников, творится что-то невообразимое.
Угостившись символическим количеством каши и приложившись к самой пузатой бутылке, разведка уходит к своим. Мы тоже сворачиваемся и двигаем в расположение батальона.
Великий Карфаген тонет в едком дыму. Когда-то это был красивый, полный солнца и жизни город. Теперь он подурнел и обезлюдел. В Карфагене гремит канонада и всё горит. На огромном пространстве властвуют только смерть, горе и страдания.
В нашем квартале идёт сооружение точечных баррикад. Бронетехника выдёргивает и таскает с сопредельной стороны плиты, столбы и прочий крупногабаритный хлам. Спешим, нам ни к чему неприятности в виде прорвавшихся грузовиков, набитых атакующими повстанцами. В угловом доме, откуда можно вести огонь в нескольких направлениях, «прописываются» снайпер, Паша-пулемётчик и расчёт АГС-17.
Около полудня, нежданно-негаданно, к подвалу, где разместилось командование батальона, подкатывает УАЗик с замазанными опознавательными знаками. Машину пропустили, поскольку признали своего. На заднем сиденье — цинки с патронами и… хорошенькая маленькая девочка, которую прислала жена комбата.
Это просто чудо какое-то, что водитель с девочкой добрались до нас через исступлённо стреляющий город. Ошарашенный комбат долго не выпускает дочку из объятий, потом стискивает водилу. Тот смущённо кривится и торопится обратно в штаб группировки, и так долго пропадал.
Чёртова неразбериха военного времени. Кто же это там «догадался» сплавить ребёнка на передовую?