Ильдар счастлив: с командиром кашу, оказывается, сварить можно. Не робкого десятка, наверняка в Афгане боевую школу прошел.
– Так точно, товарищ капитан!
– Для тебя будет особое задание. Поработаешь временной базой.
Командир роется в своих бумагах. Не так давно из расположения ВОПа действовал спецназ. Разведчики искали базы и схроны боевиков. Сутки напролет ползали по “зеленке”, а потом наводили на обнаруженного противника ударную авиацию. Орлы, ничего не скажешь, около двадцати наемников в тот раз положили. Обстрелы, которым подвергалась вэвэшная “точка”, сразу прекратились. Огребать по второму разу духам явно не захотелось, поэтому и перестали высовываться. Вот тогда, на отвальной вечеринке, за столом с трофейными “Сникерсами” и китайской вермишелью, капитан и перерисовал себе карту разведчиков. Он достает нужный лист и начинает водить по нему пальцем:
– Гиблая лощина примерно вот здесь. Через нее есть тропа на безымянный аул, что стоит на той стороне. Вдогон идти смысла нет.
Почуют погоню и оторвутся. След свой заминируют. Лучше обойти и засесть у них на пути.
Бойцы изучают бумагу, исчерканную красным карандашом и синей шариковой ручкой, запоминают основные ориентиры. Переплетение грунтовок, деревушки, речка, обширная “зеленка”, неведомая Гиблая лощина. Перед ними – их предстоящий маршрут, который они пройдут почти вслепую. Особенно тяжело будет в незнакомом лесу. Вся надежда на компас, чутье командира и свое военное счастье.
– Вопросы есть?
А что спрашивать? Каждый берет штатное оружие и – “Вперед, славяне, алга, мусульмане! С нами Аллах и три пулемета!”
– Выдвигаемся через полчаса.
Начинается подготовка. Капитан ставит БТР к шлагбауму. Здесь с машины снимают кустарную защиту: сейчас будет важна скорость передвижения. В десантный отсек загружают ПК, два РПГ, боеприпасы, вещмешки с продовольствием.
– А для чего продуктов так много берем? – интересуется Ильдар.
Никифоров усмехается:
– Как говорят в разведке, “уходя на день, уходи на неделю”. Не слышал, что ли?
Он одет в самопальный маскировочный костюм из лоскутков крашеной мешковины, лицо вымазано углем, за плечами – СВД.
Появляются и Борисов с Кузнецовым. Первый весь обмотан патронными лентами и несет на плече ПК, второй вооружен автоматом с подствольником.
На “точке” усиливают бдительность. Капитан дает последние указания своему заму, проверяет готовность группы. Потом занимает место механика-водителя, остальные устраиваются на броне. Офицер с солдатами замирают. Сидят на своих местах, молчат перед дорожкой. В такие тревожные минуты думается о многом. По идее, направление движения и количество противника относительно известны, дело должно выгореть.
Ильдар смотрит на шлагбаум. На нем кривая надпись “Стоять насмерть!”, нацарапанная каким-то шутником из отбывшей команды.
Наверное, сейчас он уже дома. Расслабляется там с подругами, о своей службе во всех красках заливает. А может, и вовсе о ней помалкивает, чтобы никого не испугать. Неожиданно сильно тянет домой. Если начистоту, подустал он здесь, голова кругом идет. Но надо как-то держаться. Война, она ведь скидок не делает. Ей по барабану твои хотения. Попал в котел – вот и варись.
“Стоять насмерть!” Подобных изречений видано-перевидано: “Спасибо за ночлег!”, “Добро пожаловать в ад”, “Аллах акбар!”, “Русские, сдавайтесь!”, “Хана вам, духи!”. На стенах обугленных многоэтажек, дверях разграбленных квартир, бетонных заборах. Как пещерные люди, обе стороны вдоволь поупражнялись в “наскальной” росписи.
– Ну что, погнали? – выдыхает капитан.
И жмет на газ.
Ночью в пункте временной дислокации полка под навесом из рваного брезента тарахтит дизельная электростанция, питая жилые помещения начальства и пару прожекторов. Работать ей осталось немного, запас топлива почти исчерпан. Надеяться на своевременную доставку очередной партии ГСМ не приходится. По словам командиров, российская армия попала не только в неприглядное положение, но еще и в топливный кризис. Ко всему прочему в войсках начались проблемы с продовольствием. Говорят, скоро всему контингенту ПВД придется перейти на подножный корм. Жрать змей, например. Или заняться мародерством, думают про себя наиболее ушлые солдаты.
Павлик лежит не спине, заложив обе руки за голову и скрестив ноги.
Сон не идет. Опустив руку под нары, он достает оттуда консервную банку, доверху набитую бычками. Закуривает. Нет, надо сходить к Тайге.
Стараясь не нарваться на патруль, Павлик крадется по затихшей базе.
В свете прожекторов можно разглядеть обкошенную еще днем территорию.
Тут и там шныряют тени. Ночная жизнь, хоть и не бьет ключом, но все же есть. У палатки контрактников Павлик объясняется с дежурным, потом заходит и, осторожно толкая нужную лежанку, тихо зовет:
– Эй, Тайга.
Старый контрач переворачивается, открывает глаза и таращится на
Павлика, который смущенно улыбается и просит:
– Расскажи о своей мечте.
– Что-что?
– О чем ты мечтаешь, могу я спросить?
– Что за допрос?! – вполголоса возмущается Тайга. – Тебе это очень нужно знать?
Павлик неопределенно пожимает плечами.
Контрактник приподнимается и садится, ставит босые ноги на земляной пол.
– Ладно, дай сигарету. И… что там тебе хотелось узнать?
Павлик повторяет вопрос, заинтересованно глядя на старшего товарища.
Прежде чем ответить, тот делает несколько затяжек и стряхивает пепел. Смотрит через плечо на спящих соседей. Павлик ждет.
– Я мечтаю поскорее снять военную форму и побриться настоящей острой бритвой. Свежего мяса бы еще поесть… А ты?
– Мне мать подлечить надо, совсем плохая она. Во сне уже снится.
– Говоришь, что снится, а писем не пишешь, – замечает Тайга.
– Специально не пишу, не хочу тревожить.
– Так ты еще больше ее тревожишь. Напиши лучше. Мол, жив-здоров, служу там-то, за меня не беспокойся.
– Да-да, – с готовностью подхватывает Павлик. – “За меня не беспокойся, меня трудно убить. Но на всякий случай цинковый гроб я себе уже приготовил”. Так, что ли, писать?
Тайга докуривает, плюет на окурок и говорит без всякого выражения:
– Голову тебе нужно проверить. Бред какой-то несешь.
– Да пошутил я, – начинает объяснять Павлик. – Не понял, что ли?
– Тебя хрен поймешь.
Тайга укладывается обратно и демонстративно засыпает. Павлик морщится и возвращается к себе. За стенкой соседней палатки раздается характерный металлический шум. Какой-то ненормальный посреди ночи разбирает, чистит и смазывает автомат.
Полевые дороги, лесочки, набегающий ветер, неизбежная тряска, обидные жесты в спину от случайных встречных. Стрелять вдогонку никто не осмеливается: светло еще, так можно и свинцовой сдачей захлебнуться. Под смерч из КПВТ лучше не попадать: ни одно светило потом не соберет и не сошьет. Местных и вправду невозможно понять.
Одни помогают от всей души. Во время заварух прячут у себя раненых и отбившихся солдат, собственной жизнью рискуют. Другие – гадят, как только могут. Строгают кустарные версии РПГ, бомбы лепят из подручных материалов. И при каждом удобном случае пускают их в ход.
В общем, БТР рычит, военнослужащие ведут с брони наблюдение за местностью, – боевой выход как боевой выход. Только сейчас бойцы действуют в отрыве от основных сил. И их всего пятеро. Нет, их целых пятеро. Звучит пафосно, но бронетранспортер везет настоящих солдат, видевших войну изнутри. Они обожжены ее пламенем, проверены тяжелыми испытаниями, они умеют быть самоотверженными и отдавать долги. На войне всегда кто-то кому-то бывает обязан. Когда-то их тоже вытаскивали полуживых из-под огня, спасали от верной смерти. Поэтому они до сих пор живы и идут за своими. Нельзя оставлять людей в плену. Не по-человечески это.