Москаленко махнул рукой, отупев от беседы: мол, не преследуй меня больше, земляк… Собственная решимость подбодрила его. Он засеменил по цементным плиткам узколобой улицы. У старика долго не проходило ощущение, что кто-то настырно дышит ему в затылок, не выдавая себя, он растворился в тени зданий, в толпе прогуливающихся людей. Оглянулся — никто не наступал на пятки. Отстал и этот прицепившийся к Москаленко, как репейник к собачьему хвосту.
Иван Михайлович остановился, неловко вытащил из бокового кармана пиджака помятую газету с песнями Андрея Макаревича и начал по памяти декламировать текст:
«Свернул Ельцин с подпевалами с дороги народного счастья. А жаль… Под его дудку пританцовывает лакейская пресса, телевидение. Оболванили рекламой красивой жизни, согнали в стадо баранов. Собственной шкурой испытали, почем фунт лиха. И глухонемые до сих пор? — удивлялся Москаленко. — Но иногда я теряюсь в догадках: «А может, Борису Ельцину Богом отведена роль до конца жизни вершить колючие реформы. Смотри, сколько за него ратуют умных людей?»
На последней странице печатной бредятины он вновь наткнулся на ядовитые редакционные стишки:
Злые строки… Не надо больше нам крови, революций, тем более «осин»…
Ивану Москаленко вдруг представились люди в виде лабораторных мышей, над которыми экспериментировали господа: выживут-не выживут. К чему эта ускоренная дебилизация россиян! Облапошенные отроки то и дело твердят же о мародерах и сволочной житухе: «Ах… с ним!», «Пропади все пропадом!», «Прорвемся»…», «Пускай подавятся!», «Не в деньгах счастье…», «Деньги — дело наживное», «Иудам — смерть»… Неужели и они не знают о горемычной людской канители там, наверху, в Кремле? Катастрофа!.. Что теперь будет?»