— Ну что, покачу к Наталье, — Игорь раскинул длинные руки, словно желая обнять родителей всех разом.
— Пойдем, провожу тебя, в заодно и сам проветрюсь… — Иван Михайлович сморщил желтый высокий лоб, в сияние которого умещалось все, что было в этом человеке доброго и стариковского.
На улице солнце било вовсю. Журчали ручьи. По всей вероятности, от снега нигде ни клочка не осталось. Парком веяло от лужиц. Подсыхал асфальт. В лужах барахтались, прыгали, чирикали воробьи.
На углу перед Театральной площадью они распрощались.
Высоко в зените золотилось солнце над ступенчатым зданием управления Северо-Кавказской железной дороги, звенел серебряным колокольчиком жаворонок. Вдали маслянилось вороненое водное полотенце Дона. У серповидной полоски берега плескались чайки.
Иван Михайлович встречал знакомых, широким жестом приподнимал шляпу, радушно улыбался, кланялся. С ним здоровались так, будто только вчера они виделись.
В газетном киоске — девушка с разрумяненными щеками, просто чудо — беленькая, светленькая, зеленоглазенькая.
— Пожалуйста, «Российскую газету», «Комсомольскую правду», «Вечерний Ростов», «Приазовский край», «Молот».
Девушка ловким движением отделила от пачек и протянула газеты.
— Публика читает прессу?
— Не обижаемся, — засмеялась она.
И он засмеялся:
— Голубушка, удачи и любви!
Девушка приветливо кивнула головой.
Иван Михайлович, сдерживая прерывистое дыхание, заковылял по улице. Всякая спешка показалась ему вдруг бессмысленной. В минуту душевного упадка или подъема он старался пошастать по магазинам, пробраться на набережную к реке, посидеть на скамейке в тенистом парке…
Заглянул в коммерческий ларек. Молодая девица, расфуфыренная, накрашенная, смолила сигарету, затейливо пуская изо рта колечки дыма.
— Дайте, пожалуйста, пять плиток «Сникерса».
Жене нравились шоколадки, и он решил угостить ее забугорными сладостями. Домой возвращался довольный — еще бы: сын заскочил к старикам, посидели-посудачили…
… Он протиснулся в обшарпанный, изрисованный нецензурными колкостями подъезд. Дверь квартиры была приоткрыта, чуть-чуть поскрипывала от сквозняка. У него словно что-то оборвалось в груди. Москаленко беспокойно зачесал затылок: «Что бы это значило? Я поплелся провожать сына. А жена Лидия Игнатьевна вроде бы кухарила..»
Иван Михайлович сконфуженныйпросунул голову в прихожую — нет никого. «Должно быть к соседям лясы точить забежала», — недовольно подумал он. Глядь в зал — и там нету. «Где же она?» Побрел в спальню, окликнул: «Лидуся!..» Ни слуху, ни духу. Отворил невзначай шкаф, под кровать глянул. Старался быть спокойным. Сжал высохшие, жилистые руки.
И вдруг его дыхание сперло, кровь бросилась ему в голову, стало жарко. Паучья темнота ядовито плеснула в помутневшие глаза. Он еле устоял на слабых ногах. Пустая деревянная шкатулка, в которой он хранил свои награды — Звезду Героя Советского Союза, ордена и медали. А фронтовые фотографии и письма, ценные документы, раздавленные чьим-то башмаком, валялись под ножками телевизора. Кто живодерил и свирепствовал в доме? Какая гадина изломала шкатулку? Где жена? Ай-яй-яй…
Он рванулся на кухню и… обмлел. Там в углу избитая, окровавленная, связанная бельевыми веревками лежала без сознания Лидия Игнатьевна.
«Ах, боже, боже! — запричитал восьмидесятилетний ветеран. Стал на колени, потом сел на пол, привалился к газовой плите. Дрожащими руками Иван распутывал узлы на безжизненном теле жены. Припал ухом к ее груди — сердце учащенно билось, значит живехонькая… Попросили пить иссиня-багровые опухшие губы.
Узнав мужа, Лидия Игнатьевна шевельнулась, тут же правый бок остро обожгло, а по голове будто молотком стукнули.
Хлебнув воды, она страдальчески вскрикнула от боли. Грудь палило жаром. Поясница стыла от ледяного холода.
Он кинулся к телефону, вызвал «скорую». Врачи, прибывшие на удивление быстро, поставили диагноз: сотрясение мозга, сильные ушибы в области грудной клетки…
Обезболивающие уколы чуть успокоили ее.
— Спи, Лида, я тебе дал снотворное… — шептал Иван Михайлович.
… Целую неделю жена то приходила в сознание, то проваливалась в бред. И желание вновь нырнуть во мрак небытия пересиливало попытку, ощущение зацепиться за слабый свет электрической лампочки.