огрубели наши сердца.
Только,
сколько война ни продлится,
будем биться мы до конца!
Не разорвана связь живая,
я присяге не изменю,
и строчат автоматы,
сшивая
с коренной Россией Чечню.
Этот край завещали нам деды,
будут помнить и внуки про нас.
Деды,
помним мы ваши победы!
Мир тебе,
усмиренный Кавказ!
РЮРИК
Окликает тебя по имени
ветер,
Север покинувший утром:
«Помнишь,
Рюрик,
бурю на Ильмени
и себя на суденышке утлом?
Помнишь,
хлесткие,
в жгучих перьях,
волны пенились и кипели.
Помнишь,
вынес я вас на берег,
окрестив в варяжской купели.
Злою бурею атакован,
в то недоброе утро
навеки ты запомнил,
Рюрик,
каков он,
крестный путь
из варяг во греки.
Что дружинники,
что солдаты,
в вас все те же варяжские гены
потому избрал для себя ты
крестный путь
из варяг в чечены…»
«Рюрик!»
Ветер,
примчавший с Севера,
окликает тебя по имени.
«Вас на катере было семеро.
Ты один не вернешься
в поильменье».
МАРЬЕВО
Лишь глаза прикрою,
вижу сквозь марево:
выжжено жарою
желтое Марьево.
Улочки в проселок
пыльно стекаются,
а вдали околок
с полем стыкается.
Там, под белым небом,
каждое деревце
тенью,
словно хлебом,
с путником делится.
К этим кущам ноги
сами бы вынесли…
Если б на дороге
горы не выросли.
НИКАНОРОВНА
«Доля вдовья,
доля женская,
ох, как норовна…
Вот свеча богоявленская,
Никаноровна!
Чтоб свечу не задувало,
заслони огонь рукой.
Куда сына задевала?»
«Косит сено за рекой…
Косит сын всю ночь,
до солнца,
травы,
волглые слегка,
и сгребает их в копенца
в поле,
где ни огонька.
Чуть забрезжит, спозаранку,
спрятав косу за кустом,
мой Андрей спешит в землянку
под неструганным крестом.
Красной пеной с хрипом бьется
в берег черная вода…»
«Сын когда домой вернется?»
«Не вернется никогда…»
КУСТ КАЛИНЫ
Не буря тебе,
калина,
ветки переломала.
Во всем виновата мина,
принесшаяся с перевала.
Кто попадал в передряги,
сходу меня поймет.
По нам,
залегшим в овраге,
ударил с горы миномет.
Если б не куст калины,
последним стал бы тот бой.
Меня от осколков мины
куст заслонил собой…
ЗАЧИСТКА
Я во двор.
Он метнулся из дому.
В тень.
К ограде из диких камней.
И разнесся по сумраку мглистому
мой задиристый выкрик:
«Ко мне!»
Подыхать мы хотим не очень ведь…
Кто кого возьмет на прицел?
Все решит автоматная очередь:
кто проворнее, тоти цел.
Он ругнулся.
По-русски.
Затейливо.
Вскинул ствол,
отступив на шаг
И осел,
цепляясь за дерево…
Он теперь мне
не друг и не враг.
ДОРОГА НА ГРОЗНЫЙ
Наш тепловоз —
астматик,
страдающий одышкой,
за ним со скрипом тащится
вагоновчереда.
И бьется, бьется сердце
подтаявшей ледышкой.
На новый путь свернули мы
с дороги в никуда.
За окнами пространство,
израненное взрывами,
и все-таки,
и все же
я вижу из окон
дорогу
к населенной народами счастливыми
земле обетованной,
где властвует закон.
ВЕРБНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ
Мы курили у края оврага.
Ветер гнал облаков острова.
Лупоглазый ушастый салага
выдыхал
вместе с дымом слова:
«Горизонт здесь горами запахнут.
Жизнь не жизнь,
война не война.
Здесь Россия?
Нет, Русью не пахнут
ни земля,
ни вода,
ни весна.
Ну, никак не расскажешь неверным,
а расскажешь,
так вряд ли поймут,
почему воскресенье вербным
то,
которое нынче,
зовут.
Я в Чечне,
но душою не здесь я.
Что поделать:
хочу не хочу,
как вон те облака в поднебесье,
я душою на Север лечу,
Верь не верь,
но глаза лишь закрою,
представляется явственно мне
луговое село за Угрою,
а над ним
облака в вышине.
Оживляя пожухлые стебли,
в огороде воркует ручей.
Вербы,
в пух расфрантившись,
у гребли
хлебом-солью встречают грачей.
Нынче праздник на улице нашей,
праздник всех,
кто заждался тепла.
Солнце плещется в лужах,
и взашей
гонит зиму весна из села.
А в Чечне я,
как негр на Чукотке…
Верь не верь: