Хватит…
Домой возвращаться пора
блудному сыну.
ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ
Время к ночи.
Костром очерченный
светлый,
пышущий жаром круг.
И барашек,
на вертеле верченный.
И друзья.
Жаль,
что нет подруг.
Хватит,
хлопцы,
травиться говядиной,
консервированной к тому ж!
Где он блеял,
барашек краденый?
Знаю я
да Имран-ингуш.
Берег Терека —
наша спальная.
А столовая?
Вот она!…
Осетинская,
самопальная,
в нос шибает из
стакана!
Мне по вкусу
баранинка
сочная!
Жру,
а после
хоть под арест!
Под арест?
Шалишь!..
Знаю точно я:
друг не выдаст,
майор не съест!
О майорском оке недреманном
не сейчас вести разговор.
Вечный прапор, всезнающий Рома нам
обсказал, где и с кем майор:
«Наш майор?
Он без сожаления
умотал из этой дыры:
с генералом из управления
в Ханкале заливает шары».
С генералом, не нюхавшим пороху.
Лишь когда взрывная волна
От души звезданула по уху,
понял он,
что такое война.
После носу он не высовывал.
Видно,
суточные сплюсовывал.
Нам-то что?
Что хочешь, плюсуй,
но в дела наши носа не суй!
Если хлеб колет горло охвостьем,
значит, пекарь муку украл.
Ну да Бог с ним,
с высоким гостем…
За спасибо и пил, и жрал
две недели у нас генерал.
Был и сплыл генерал,
у которого
пузо
шире,
чем грудь у Суворова.
О по-доброму добром вечере
слухи дальше костра не уйдут.
Видит Бог,
что на тайной вечере
не бывает у нас Иуд.
МЕЖДУ
Я между теменью и светом,
Я между миром и войной,
Между Христом и Магометом,
Между Россией и Чечней,
Между кизилом и калиной,
Между аулом и селом,
Между горами и долиной,
Между добром и черным злом,
Между смиреньем и борьбой,
Между удачей и судьбой.
Мы между властью и народом,
Между закатом и восходом,
Мы между Калкой и Непрядвой,
Мы между правдой и неправдой,
Мы между будущим и прошлым,
Между возвышенным и пошлым,
Мы между истиной и ложью,
А вот на взгляд со стороны,
Мы постигаем правду Божью
Под руководством Сатаны…
БАЛЛАДА О САПОГАХ
Сапоги идут-шагают
лесом,
склоном каменистым,
и кузнечиков шугают
на закате в поле чистом.
Снег взметают,
пыль вздымают
и пыльцу сбивают с маков,
и в расчет не принимают
никаких дорожных знаков.
А дотопав до постоя,
как сторожевые псы,
до побудки дремлют стоя,
за дверь выставив носы.
Сапоги спешат-шагают,
месят грязь,
хрустят песочком,
через рвы с водой сигают,
скачут по болотным кочкам,
с ходу прыгают в окопы,
прут сквозь дебри без оглядки,
пробивают в скалах тропы
и с врагом играют в прятки.
Рядом с кухней полевою
постоят,
переминаясь.
И опять
от боя к бою,
под огня густую навись.
Сапоги бредут-шагают,
топоча, идут в атаку,
то бегут,
то убегают, то хромают к бивуаку.
И теперь они
ни к черту,
фронтовых сапог останки:
до гвоздей подметки стерты
и торчат из дыр портянки.
Но они живут, не тужат,
два бродяги-доходяги,
и все так же верно служат,
хоть кряхтят при каждом шаге…
Не взбираться им по кручам.
Отходили.
Отошли…
И лежат
носками к тучам
в километре от Шали
сорок пятого размера
великаны-сапоги.
Травы пыльны.
Небо серо.
Сердцу в такт гремят шаги…
САНЕЧКА
Синеглазый,
русенький,
щечки,
словно прянички.
«Засыпай, малюсенький!» —
мать шептала Санечке.
С часовой минутная
стрелки хороводятся,
нынче
вьюга мутная,
завтра
распогодится.
Маменькины ходики
начисляют годики…
Говорил мне Санечка:
«Был когда-то крохой я,
а теперь,
два странничка,
башмаками грохая,
с минометом бродим
мы по задворкам Родины…»
А тропа за Ведено
вверх и вниз петляет.
Снайпер,
как заведено,
по тропе стреляет.
Говорил я Санечке:
«Пули, корешок,
не коврижки-прянички…»
Вот и весь стишок.
РАССКАЗ КОРРЕКТИРОВЩИКА
(Подражание Лермонтову)
Вершины конус кособокий
в двурогой стереотрубе
белеет.
Парюсь одинокий
в своем заношенном хабэ.
Слежу за снайпершей,
залегшей
в кустах
у скал
бродячей догшей.
Наверно,