когда брат брату —
враг.
Под русским камуфляжем тебе я покажусь,
мой брат,
солдатом вражьим.
Стреляй в меня,
не трусь!
А вдруг на спусковой я
быстрей тебя нажму?
Мой брат,
нас было двое…
Не страшно одному?
По вспышке сигареты
меня подкарауль,
дай знать мне о себе ты
разбойным свистом пуль.
На свист таким же свистом
тебе отвечу враз.
Вдвоем,
в логу лесистом,
найдут наутро нас.
Мой брат —
мой враг.
Мы братья…
И к нам благоволя,
нам распахнет
объятья чеченская земля!
В ГРОЗНОМ
Город,
забытый Аллахом!
Город,
забытый Христом!
Вглядываюсь со страхом
в каждую тень за кустом.
Страшной судьбе следопытов
мы подвергаемся тут:
улочки,
сестры бандитов,
в лапы к бандитам ведут.
По сторонам вереницы
мертвенно-грозных домов,
окон пустые глазницы,
запах осевших дымов.
Кто,
затаившись в руинах,
целится в глаз мне,
незрим?
Город гнездилищ осиных,
песней себя мы бодрим…
НАДПИСЬ НА ФОТОКАРТОЧКЕ
Мы
туточки,
Вы
тамочки,
где тишь да благодать,
где,
сунув ножки в тапочки,
приятно наблюдать по телеку,
как к Тереку
мы прем,
сбиваясь с ног,
как маршал офицерику
вручает орденок.
Над Чири-Юртом зарево.
Нам в Юрте
ох, не мед!
Для нас готовит жарево
чеченский огнемет…
Нам не до шуток туточки.
Игра с огнем
не шуточки!
БАЛЛАДА ОБ ОТРЕЗАННОЙ ГОЛОВЕ
Почему я покинул родной аул?
Нет у меня аула.
Северный ветер пожар раздул.
Пепел ветром раздуло.
Вырвавшись из-под сгоревших крыш,
ласточки разлетелись по свету.
В поле о мину споткнулся малыш.
Был Хасбулат,
и нету.
Груша
с пробоинами в коре,
с обугленными ветвями.
Собака,
сгоревшая в конуре.
Убитая лошадь в яме.
Я к речке спустился на пьяных ногах.
Увидал:
в тени,
у айвы,
солдат в камуфляже,
солдат в сапогах.
Вот только без головы…
А ночью в мой сон ворвался кошмар:
вдали,
у кромки горы,
заходящего солнца
багровый шар.
Мой отец,
мой брат,
две мои сестры,
ухватившись за солнечные лучи,
не дают ему ухнуться в ночь.
И вдруг какие-то бородачи…
Я решил, что хотят помочь,
а они обнажили ножи.
Каждый из них рубанул с плеча
ножом поперек луча.
Туго натянутые тяжи,
как струны,
лопнули с гулом,
и то,
что я принял за шар сперва
отрезанная голова,
вознеслась
над мертвым аулом.
Я проснулся.
И больше уже не заснул:
Страшный сон сменила бессонница.
Что с того, что оставил я свой аул?
Тот кошмар за мной по свету гонится.
НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО
Девушка в шуршащем плащике,
лижущая эскимо,
сидя на зарядном ящике,
я пишу тебе письмо.
Пыль глотаю на Кавказе я.
В заграничный город Львов
вряд ли выпадет оказия
переслать хоть пару слов.
Наш майор гундит:
«Империя!..
Свет державных звезд Кремля!..»
Нет,
была Эсэсэсэрия
наша общая земля.
Как медвежью тушу,
Родину
разделили на куски.
Помнишь,
рвали мы смородину
у есенинской Оки?
Помнишь,
как у Константинова
мы устроили привал?
Как заря текла малиново?
Как палатку ветер рвал?
Помнишь
песенку туристскую
про Садовое кольцо?
Не заменишь перепискою
разговор лицо в лицо.
Не срастется,
что разрублено
по живому топором.
Но саднит в душе зазубрина.
Как?
Не описать пером.
Ты во Львове,
я в Ичкерии.
Впрочем,
не об этом речь.
Нам теперь не до империи,
нам Россию бы сберечь!
Мы ее душеприказчики.
А письмо?
К чему оно?
Девушка в шершащем плащике
Не ответит все равно
ПЯТЬ БРАВЫХ НОВОБРАНЦЕВ
Пять бравых новобранцев
в окрестностях Шали,
пять храбрых голодранцев
на банду набрели.
Пять бравых новобранцев
полезли на рожон.
Один из голодранцев
был пулею сражен.
Четыре новобранца
шныряли меж кустов,
четыре голодранца
пролили сто потов.
Был воздух померанцев,
закат глаза слепил.
Один из голодранцев
на мину наступил.
Три бравых новобранца
хватили по сто грамм,
три храбрых голодранца
бродили по горам.
Спугнули новобранцев
свирепые орлы.
Один из голодранцев
сорвался со скалы.