Петров: - Раздай.
Сидельников идет вдоль бэтэров. На броне убитые, кровь, снимают раненных. Под колесом одной из машин курят Зюзик и Осипов. Сидельников подходит к ним.
Сидельников: - Живы?
Осипов: - Живы.
Курят.
Ночь на блокпосту. Улица завалена трупами. Они лежат на асфальте, на тротуарах, между разбитыми в щепки деревьями, словно принадлежат этому городу. Это трупы наших солдат, здесь одни только наши. Их много. Иногда их переворачивает разрывами. Вся улица усыпана ими, около сгоревших машин лежат почерневшие кости. У одного, самого близкого к нам, нет головы и рук. Над заваленной трупами улицей висит полная луна.
Слышен гул двигателя. Между вздувшимися телами крутится бульдозер. Он сгребает тела в воронку, закапывает и долго крутится на месте, утрамбовывая могилу. Рядом видны силуэты нохчей. Солдаты смотрят на них.
Сидельников: - Вон она. Видишь?
Осипов: - Где?
Сидельников: - Вон дерево. Два пальца левее.
Осипов: - Думаешь, работает?
Сидельников: - Не знаю. Я сползаю.
Зюзик: - Я с тобой.
Сидельников: - Давайте фляжки.
Сидельников и Зюзик ползут по улице, укрываясь за телами. На обочине водопроводная колонка. Они подползают к ней. Колонка работает. Сидельников с Зюзиком пьют, потом набирают воду во фляжки. Когда ползут обратно, у чехов взлетает осветительная ракета. Они замирают.
С блокпоста открывают по чехам огонь. Сидельников с Зюзиком вскакивают и бегут к своим.
Блокпост. Все пьют.
Когда светает, на улице появляются странные силуэты в юбках. Они бредут от бордюра к бордюру, останавливаясь около каждого трупа. Иногда они переворачивают тела на спину и подолгу вглядываются в лица.
Кто-то из молодых не выдерживает и открывает огонь. Его поддерживают еще два три человека, они успевают сделать несколько выстрелов и даже подстрелить один из силуэтов, пока с той стороны не начинают кричать.
Кричат по-русски, это женские голоса
Осипов: - Прекратить огонь! Вы что! Прекратить огонь, это же матери! Это же наши матери!
Несколько женщин подбегают к той, которая упала. Крики: "Что ж вы делаете, сволочи! Мы же свои, мы же русские! Не стреляйте!" Раненную на руках несут во дворы.
С рассветом матерей становится еще больше. Они переходят от одного тела к другому, долго всматриваются в обезображенные лица, закрыв рот платком. Они не плачут, просто сейчас очень жарко, над улицей стоит невыносимая вонь и от трупного запаха трудно дышать.
Осипов садится на корточки, зажимает лицо руками.
Солдаты стоят за каменными блоками и смотрят, как матери ходят между телами убитых товарищей.
Одна мать все-таки находит своего сына. Она приходит на блокпост, Кричит: - Ребята, не стреляйте, я своя, я русская! Ребята, у меня сын там лежит, мне надо позвонить! Ребята, пропустите! Я русская!
Мать: - Я в плену была. Девять месяцев. У них лагерь там целый, под Рошни-Чу. Там наших человек двести, наверное. Строителей много, они Умару дом строят. Умар - так хозяина нашего звали. Со мной еще две матери были Света, и Галина Борисовна из Новосибирска. Умар расстрелял их, изнасиловал и застрелил обоих, в затылок. А меня не стал. Продал потом другому. Они их там не кормят совсем. Каждый день убивают. Бывает, начнут дубинками бить, и забьют насмерть. Как они кричат, господи. Капитан с нами был, из МЧС. Когда они начали солдатика одного убивать, он не выдержал, нож вырвал у одного и воткнул ему в бок. Они этого капитана потом двуручной пилой пополам распилили. Живого. Как его звали, не помню.
- Эй, русские! Эй, смотри!
Нохчи стоят у угла дома, перед ними - пленные. Они избиты, их руки связаны за спиной. Чехи смеются и что-то кричат по-своему, потом быстро кладут одного пленного боком на асфальт, один прижимают его голову ногой к земле и два раза ударяет ножом сбоку под подбородок, затем начинает пилить ему горло. Кровь брызгает парню на плечо, он дергает связанными за спиной руками и хрипит, а чех пилит его ножом. Парень мычит. Его глаза широко открыты. Чех громко смеется. На асфальт вытекает черный ручей.
Чехи с остальными пленными быстро уходят за угол, оставив парня умирать на дороге.
Он долго лежит без движения на боку. Затем начинает дергать связанными за спиной руками и пытается перевернуться, словно ему неудобно так лежать. Потом снова затихает. Ему больно шевелиться и он покорно лежит на боку с перерезанным горлом, а из него все вытекает и вытекает кровь. Так продолжается очень долго. Кровь льется из его горла и течет к голове, пачкает лицо. Китель сполз к локтям и когда он дергает руками, кровь из артерии брызгает на его голое плечо. Под подбородком у него черная зияющая рана, видны какие-то сухожилия. Парень еще жив.
Вскоре он начинает захлебываться. Ему тяжело дышать. Он кашляет, и из его рта брызгает кровь. Его перерезанное горло трясется, как желе. Оно мягкое - человеческое горло.
Когда парень совсем перестает шевелиться, чехи стреляют ему в спину. Они стреляют трассерами, специально, чтобы мы видели как пули пробивают ему спину, выходят из груди и рикошетят в небо.
Остальных пленных чехи убивают во дворах. Они так и не показываются из-за угла и мы не видим их, но слышим их крики. Каждый раз, прежде чем перерезать горло, они кричат "Аллаху Акбар". Потом пилят человека ножом.
Они кричат так несколько раз. Через час выкидывают на улицу мертвые тела.
Солдаты сидят вокруг магнитофона, курят, слушают Шевчука "Рождество. Мертвый город". Подходит лейтенант Бочаров. Закуривает, присаживается на корточки, некоторое время тоже слушает.
Летеха: - Надо девятиэтажки занять.
Он показывает рукой за забор:
- Те, что в конце улицы. Подъезд. Лучше два.
Пехота не отвечает. Видно, как им не хочется идти.
Один солдат:
- Сейчас, товарищ лейтенант, сейчас... Он допоет...
Лейтенант: - Надо идти, ребятки. Ничего не поделаешь, надо.
Солдаты сидят, опустив головы. На летеху никто не смотрит. Им ужасно не хочется вставать и идти туда за ворота, на смерть.
Летеха встает: - Кто не пойдет со мной, тот пидарас.
Он поворачивается и идет к воротам. Солдаты по одному встают и идут за ним.