Сидельников: - Я ж его не сниму потом.
Повар: - Живот втяни, говорю, душара.
Сидельников втягивает живот. Повар застегивает ремень - только-только чтобы дышать, и то в полвдоха.
Повар: - Не дай Бог увижу, что ремень ослаблен. Не дай Бог... Понял меня?
Сидельников: - Так точно.
Повар: - Свободен.
Раздача. Наряд расставляет на столы бачки с кашей. Под свой стол Татаринцев прячет два ворованных бачка.
Обед. Наряд жрет с удвоенной силой. Пустой бачок убирают под стол, на стол выставляют второй, снова накладывают. Сидельников хочет ослабить ремень, но у него не получается. Он продолжает жрать.
Ночь, плац. Двухметровые сугробы. Вечерняя прогулка. Рота марширует по плацу. Строй ведет сержант.
Сержант: - Песню запе-вай!
Солдаты поют - плохо, не ритм и не в ногу.
Сержант: - Отставить! Че, обмороки, петь разучились? Песню запе-вай!
Снова поют и снова плохо.
Сержант: - На месте! Вы че, бараны? Придембелели? Будете у меня гулять, пока не споете! Я из вас сделаю Чепрагу! Снять рукавицы! Прямо! Раз, раз, раз-два-три! Рота! Песню запе-вай!
Рота с голыми руками ходит по плацу и поет песню.
Ночь. Сортир. Татринцев с Сидельников сидят на корточках, приспустив штаны.
Татринцев: - Первый раз за три дня... Я первые две недели вообще на очко не ходил. А ты?
Сидельников: - Одиннадцать дней. Ох... Морковь, с детства не переношу...
Татринцев: - Капуста пошла... Вот бы через день в наряд по столовой, а? Хоть нажрешься от пуза. А то от ихнего бигуса ноги с голодухи протянешь. Я помнишь какой мясистый был? На двенадцать килограммов похудел. А ты?
Сидельников: - Слышь, Вован. Помоги. Ремень снять не могу.
Он стоит в подштанниках и кителе, туго перетянутом ремнем. Вдвоем они пытаются снять ремень. Ничего не получается.
Татринцев: - Надо резать.
Сидельников: - А потом?
Татринцев: - В третьей роте возьмешь. Если не получится, завтра сходим к чипку, разденем кого-нибудь. Старшина отпустит, ему главное, чтоб по отчетности все сошлось. Давай?
Сидельников: - Черт с ним. Давай.
ЗТМ.
Строй солдат в казарме. Перед ними за столом восседает майор - толстый кучерявый мужик в очках с круглым бабьим лицом и визгливым голосом.
- Солдаты, - говорит он, - я обещаю вам, что никто из тех добровольцев, которые дадут свое согласие служить на Кавказе, не попадет в Чечню. Я набираю команду в хлебопекарню, я обещаю вам, что вы поедете со мной в Беслан и будете печь булочки на хлебозаводе. Есть будете от пуза. Кроме того в Чечне сейчас нет войны, там сейчас перемирие. И все эти восемьдесят погибших в сутки, о которых говорят средства массовой информации - ложь. Большинство из них погибает по своей глупости. Итак. (он открывает штатное расписание роты) Рядовой Татаринцев Владимир Александрович, вы согласны служить на Кавказе?
- Никак нет.
- Почему?
- Товарищ майор, я хотел бы служить поближе к дому.
- Ну, на нет и суда нет.
- Рядовой Сидельников, вы?
- Так точно.
- Рядовой Киселев?
- Никак нет.
- Рядовой...
Поезд, в купе набиты солдаты как сельди в бочке. В одном кубрике по тринадцать - пятнадцать человек. Они сидят на лавочках, словно грачи на проводах. С верхних нар свешиваются босые грязные ноги. Невыносимая духота, вонь. Но солдаты в шинелях - их попросту некуда класть. Все свободное пространство занято вещмешками и сапогами. На полу под столиком спят двое, свернувшись калачиком. Сидельников, Татаринцев и Киселев сидят на одной полке. Рядом с ними - Тренчик.
Сидельников: - Кисель, у тебя хлеба не осталось?
Киселев: - Нет.
Тренчик: - Майор, пидарас, сутки не кормил уже. Возят-возят солдат на войну, а кормить их так и не научились...
Поезд останавливается. За окном - забор, над ним - пулеметная вышка; на вышке за пулеметом - здоровенный амбал, обнаженный по пояс. На соседних путях стоит эшелон со сгоревшей техникой.
Тренчик: - Мужики. Смотрите.
Он показывает на бэху с оторванной башней.
Под окнами идет осетинка, лицо закутано. Тренчик, высовываясь в приоткрытое окно: - Тетенька, а что это за город?
Осетинка: - Моздок, ребятки, Моздок.
Разгрузка. Солдаты выпрыгивают из вагонов, слышны команды: "Быстрее, быстрее! Строиться поротно!"
Колонна солдат идет мимо эшелона, из последнего вагона повара выбрасывают заплесневелый хлеб.
Тренчик: - Хлеб! Мужики, хлеб!
Он выбегает из строя, подбегает к хлебу и запихивает две буханки себе за пазуху, еще две берет в руки. Его прогоняют. Тренчик возвращается в строй, к нему тянут руки, он разламывает хлеб, делит.
Тренчик: - На. На
Из строя: - Дай мне!
Тренчик: - На. На. Ну хватит, хватит, больше нет! Только нам осталось.
Он отламывает хлеб Киселю, Сидельникову, Вовке.
Колонна идет по дороге.
ЗТМ.
ТИТРЫ: "Моздок"
Взлетное поле в Моздоке. Очень много солдат. Постоянное движение, крики, стоны, суета. На взлетку непрерывно садятся вертолеты, из них выгружают раненных и складывают вдоль бетона. Раненные кричат. Их на носилках бегом несут в полевой госпиталь, развернутый тут же на взлетке. Одного проносят рядом с героями, это белобрысый парнишка, он сидит на носилках, а его правая нога почти оторвана и болтается на волокнах мышцы. Сквозь ногу видно небо. Парнишка вцепился руками в носилки, откинул голову назад и мычит.
В госпитале солдат оперируют прямо на земле. Хирург стоит на колене над раненным, ковыряется у него в груди, на земле окровавленный скальпель, к нему прилипли травинки, кусочки грязи. Все в крови. Рядом с хирургом фельдшер держит капельницу.
В вертолеты загружают солдат, они вбегают в грузовые люки цепочкой по одному и все время оглядываются на хирурга, на раненных, на госпиталь.
Под тополем пьют водку легкораненые. У них безумные глаза и черные осунувшиеся лица. Поверх грязных разорванных камуфляжей белеют свеженаложенные бинты.
Очень много солдат. Вновь прибывшие сидят группками на этом поле, все в зимнем необмятом обмундировании, в отличие от местных запыленных солдат, которые работают в одних кальсонах и тапочках.
Одна из групп - Сидельников, Киселев и Татаринцев. Они сидят молча, крутят головами, в глазах - страх и растерянность. Над ними низко пролетает вертушка. Они задирают головы, провожая её взглядом.