Таким образом, причины поражения России в Чечне отнюдь не ограничиваются проблемами российских вооруженных сил в 1990-х годах, а отражают как долгосрочные процессы в демографии, обществе и культуре России, так и фундаментальные слабости современного российского государства. Последние – результат не только коллапса Советского Союза и сопровождавших это событие конвульсий и изменений, но и процесса приватизации государства и государственной власти, истоки которого обнаруживаются более 30 лет назад.
Однако степень бессилия российского государства была в некоторой мере скрыта из-за такой же, если не более серьезной слабости российского общества, вызванной семидесятилетним коммунистическим правлением. Российское общество неспособно породить ни протестные силы, которые в другой точке земного шара могли бы сокрушить всю систему, ни силы национальной мобилизации (в особенности среди групп русского населения за пределами российских границ), которые компенсировали бы неспособность государства распространять свою мощь.
Отсюда следует, что люди, горячо верящие в нечто, именуемое ими процессом «экономических реформ» в России и соседних государствах, должны быть чрезвычайно благодарны отсутствию гражданского общества в этих странах, поскольку население, обладающее спонтанными средствами социально-политической организации и мобилизации, едва ли стало бы терпеть как продолжительные лишения, так и глубоко прогнившую природу нового режима.
Центральный тезис этой книги заключается в следующем: вместо сравнений сегодняшней России с Советским Союзом или с царской Россией, которые и так бесконечно встречаются у столь многих экспертов и рядовых наблюдателей, более резонно было бы искать параллели и сходные модели в «либеральных» государствах Южной Европы и Латинской Америки конца XIX – начала XX века, а также в развивающихся странах в других частях сегодняшнего мира – при той ключевой разнице, что, пока их население растет, население России последовательно сокращается. В связи с этим я бы предположил, что такие понятия Антонио Грамши, как «пассивная революция» и «гегемония», могут предоставить неожиданно полезную «оптику» для понимания сегодняшней России.
Однако подобная картина чрезвычайно характерна для политических элит многих «развивающихся» стран, а поскольку в сегодняшней России речь в некотором смысле идет об элите традиционного латиноамериканского «компрадорского» типа (хотя и, разумеется, со специфическими постсоветскими особенностями), большая часть благосостояния которой зависит от контроля над государством для вытягивания льготных кредитов, разрешений на экспорт сырья и уклонения от налогов, эта элита может легко сыграть ключевую – и при этом вредоносную – роль в выхолащивании созидательного экономического роста.
Падение мировых цен на нефть в 1997–1998 годах и жестокий ущерб, понесенный российскими банками вслед за дефолтом в августе 1998 года, подорвали позиции некоторых ведущих магнатов. Как представляется, эти лица едва ли вновь будут играть ту же доминирующую роль, что и при Ельцине. Вместо этого власть в России в течение значительного времени, вероятно, вскоре будет распределена среди более широкого круга различных олигархов (прежде всего региональных) и патронажных групп. Однако я уверен, что сама суть компрадорской природы нового государства и его элит останется неизменной.
Очевидно, наиболее важным для будущего России является вопрос, станут ли россияне бесконечно терпеть правление подобных элит. Доселе, даже несмотря на сокрушительность последствий августа 1998 года для чаяний экономического прогресса, россияне оставались поразительно пассивны, и, хотя ситуация может измениться, если в Россию вернется гиперинфляция (что представляется вероятным), непохоже, чтобы это произошло в масштабе, который создаст угрозу новому государственному порядку. Это не означает, что (как, например, в прошлом в Латинской Америке) ближайшие годы в России пройдут без масштабных беспорядков, силового оспаривания итогов выборов, военных протестов и даже, возможно, государственного переворота. Однако представляется, что все эти события будут отражать соперничество между элитами, а не вовлеченность масс или попытки изменить всю систему
Анализируя причины политической пассивности большинства обычных россиян, я склонен допускать, что верным ракурсом для восприятия сегодняшней России и мира в целом может служить представление Фрэнсиса Фукуямы о триумфе либеральной демократии в современных обществах, – но лишь в том случае, если обильно приправить его идеи смесью из взглядов Антонио Грамши, исторического опыта и простого исторического здравого смысла.