— Вот ты где, мать твою!
И давай выламываться с дурацкими боксерскими трюками и прочей дебильной шнягой.
— Что, Мирсадэ, как поживаешь?
— Да плохо, что тут скажешь. Эти австрийки вообще трахаться не умеют, с этим делом у них полная труба. Кто их только учил, мать их. Баш лошэ.[98]
Тот еще фраер. Самира ловит Ади по всем Фужинам, греет обед, а этот приехал и похождениями своими хвастается. Да еще и денег никогда не привозит сколько нужно. Самира ему за это на мозг капает, а он заводится, думаю, и залепить ей может пару раз, а потом завалится в «Кубану», надерется и официанток щиплет. Такого козла еще поискать надо. Только хрен его пошлешь, когда у Самиры ни работы нет, ни возможности устроиться. Языка она не знает, опыта никакого… Как жить? Короче, сиди, терпи. Такие вот дела. Эмансипация тут и близко не стояла.
А Ади стыдно: он вечно заливает, что Мирсад столько денег Самире посылает, что он весь из себя крутой, взглянет — лес вянет, только потом этот Мирсад припрется, и — сколько ни заливай — всем ясно, что Мирсад — обычная деревенщина. В последний раз Ади выдумал, что Мирсаду предложили работу в Германии, с квартирой, машиной и прочим, а Самира будто не захотела.
Вообще, я думаю, Мирсад там, в Австрии, просто поц голимый, и пашет он, как негр, и всем на него положить, а он и пискнуть не может, потому что сразу по шее огребет, вот ему башню и сносит, когда он домой приезжает, — начинает горлопанить и строит из себя фиг знает что. На хрена такая жизнь? Тоска, хуже некуда. Да он полный придурок, если еще и мерс этот свой напрокат взял, чтобы только перед своими повыпендриваться.
— Где ты, Адо, умелец? Давай откати машину на парковку.
Хуже всего, когда он начинает вот так кривляться. Полная хренота. Но он хоть разрешает Ади за рулем посидеть. Правда, только потому, что когда-то слишком строгий был, лупил и Санэла и Ади и ничего им не разрешал. Не дал Ади поехать на школьную экскурсию и на День естествознания. А потом, когда Санэл стал ширяться, он сразу начал Ади все разрешать, и машину давать, и видик купил, и компьютер, и все такое. И вот уже Адо — умелец, и Адо — фраер, и Адо — легенда. На самом деле Мирсад — обыкновенное чмо. Еще один бедолага. Все он из себя строит чего-то, так, пылит… А у самого и на бурек не хватит.
Почему чефуры в машине на всю катушку врубают музыку
Ади заполучил ключи от машины, чтоб типа отогнать ее на парковку, но это только пред лог сделать кружок по городу. А Мирсад пока быстренько трахнет Самиру. Чтоб она его потом оставила в покое.
Мерин Мирсада вечно воняет этими грёбаными елочками. У этого дебила восемь елочек в салоне, — от одной-то столько вони, что задохнуться можно. А еще у этого чефура в машине кассетник. В мерсе — кассетник! Где вы такое видели? А все потому, что у Мирсада куча каких-то допотопных кассет Лепы Брены[99] и Драганы Миркович, и он не хочет покупать CD-плеер: он ведь тогда их уже не послушает. А то, что всех красоток Брен можно за полчаса скачать из Интернета, он не втыкает. Откуда Мирсаду знать, что такое Интернет. Он до сих пор думает, что кассеты — это круто. Перемотка и все такое.
Каждый раз, когда Ади ключи от машины получит, мы набиваемся внутрь и врубаем музыку на полную катушку. Сперва прокатимся по Фужинам, посигналим — а потом в город. Полный расколбас! Разговаривать по-любому не можем, все ведь трясется, и музыка орет так, что одна трескотня и дым коромыслом. Но зато прикольно смотреть, как народ вокруг таращится, когда ты, не торопясь так, проезжаешь мимо и самые убойные чефурские хиты на полную врубаешь!
— Я врубаю бас в своей машине мерседас!
Всех сильней, мы всех сильней! Цыгане мы, цыгане! Есть что-то кайфовое, когда вот так врубаешь музыку и едешь медленно на тачке с опущенными стеклами… А самый большой кайф — смотреть, как народ вокруг офигевает. Ясно же: они б с удовольствием накостыляли нам и заслали обратно в Боснию, — а ты нарочно едешь десять километров в час, и Миле Китич орет, чтоб все слышали.
«Цыганка-блондинка! Цыганка-блондинка! Весь город меня знает из-за тебя, сколько горя ты мне причинила! Цыганка-блондинка! Цыганка-блондинка!»
Что надо? Мать вашу! Что уставился? В лобешник захотел? И никто нам ничего не сделает! Сидим такие, крутые чефуры, — нравится вам это или нет. Когда ты в тачке, не нужно париться, что о тебе, о чефуре, народ думает. Едешь — и насрать тебе на всех! Они ж не знают, кто ты, где живешь, как твоя фамилия, ничего не знают. Чёт непонятно, да? Ща остановимся, кренделей отвесим — сразу поймешь! Вот так-то. И не стыдно тебе, и страха нет, что сейчас тебе кто-то там что-то вякнет, — да еще и поприкалываться можно! Едешь себе по центру Любляны через площадь Прешерна и спрашиваешь народ, как проехать на Прешерна. Или если вдруг попадется какая-нибудь баба — реально жиртрест, — мы ей:
— Тё-о-о-о-тя-я-я! Чё ты такая жирная? Беременная, что ли?
— Де-э-э-э-ушка! Во, блин, красивая какая! Пойдем, я тебе бурек куплю! Могу и сосиской угостить!
Или еще:
— Пидор! Эй ты, гомосятина! Хочешь хрен в задницу?
И едешь себе дальше. А народ глаза закатывает. И полным идиотом себя не чувствуешь, как бывает, когда тебя спрашивают: Джорджич с мягким или твердым «ч» пишется? Или откуда твои родители, или когда тебе училка по словенскому перед целым классом выдает, что ты в сочинении употребляешь хорватизмы. Какие еще хорватизмы, поцелуй Чиро Блажевича[100] в зад! Боснизмы, а не хорватизмы.
Нет, тут всё по-другому! Едешь себе не спеша по городу и крутишь наши песенки народные. Мать вашу! Все вы, кто на нас смотрит как на зверье, которое из зоопарка сбежало, и глаза закатывает, — вы думаете, наверно: почему мы их всех не вычеркнули, а только восемнадцать тысяч? Вот для вас мы и врубаем эти наши хиты на полную, катаемся по городу и действуем вам на нервы. Любуйтесь, любуйтесь, таких красавцев, как мы, еще долго не увидите, мать вашу в задницу!..
«Ты из железобетона счастья вынимаешь арматуру, дорогая, никто не будет так, как я, любить твою натуру».
Самый жесткий у нас Деян. У него мать словенка, и он круче всех выступает: в окно высунется и горланит чефурские хиты. Ацо переключает музыку и меняет Мирсадовы кассеты, Ади крутит себе баранку, локоть в окно выставил, — а я подкалываю народ:
— Уважаемая, мы тут зебру потеряли, знаете, африканскую такую, в полосках. Вы ее случайно не видели? Мимо не проходила? Как это не видели! А вы вообще знаете, что такое зебра?
Самая крутая развлекуха. Катишь себе на мерсе и прикалываешься. Вот это жизнь, а не какие-нибудь там горные лыжи, бадминтоны, сауны, боулинги — всякая словенская деревенская чухня… Да еще Нуши Деренды там и Саши Лендеро…[101]
«Друг Джемо, я еду в Сан-Ремо, посторожи мне красавицу Фату, пока допою я сонату».
Полный кайф!
Почему мы с Ацо пялились на домофоны на Прегловке
— Давай остановись на Прегловой, у нас там с Марко стрелка.
— Не пошел бы ты с такими заявами! Какая еще там у вас стрелка?
— Стрелка у нас, и хорош говниться. Остановись.
— Еще чего! Больно ты нужен! Пешочком пройдетесь.
— Да чё те надо, блин, я ж те сказал, остановись!
— Обойдетесь, раз не хотите рассказывать, куда собрались.
— Да вали ты… Какое тебе дело!
— Да без проблем, тащись пешкодралом, раз такая тайна…
Ади проехал мимо Прегловой, а Деян смотрел на меня, чтоб я ему сказал, что это у нас за стрелка с Ацо, но я знал столько же, сколько и он, — ничего. Ацо что-то там задумал, и все свободны. По-любому ничего тебе не скажет. Не из разговорчивых он. Положить ему на грамматику. Да и с предложениями он особо не дружит.