У Лавджоя по спине прошел холодок. Виконт никак не мог услышать сказанных в холле шепотом слов констебля, это было невозможно. И все же… Он припомнил почти легендарные толки, от которых всегда отмахивался, о нечеловеческом слухе и зрении этого молодого человека, о его смертоносной быстроте и кошачьей способности видеть во мраке. Бесценные качества, которые он с такой губительной эффективностью использовал против французов в Испании, прежде чем вернуться домой по причинам, окутанным слухами и намеками.
– Конечно же, вы можете взять с собой необходимые вам предметы, – торопливо согласился Лавджой.
В жутковатых желтых глазах промелькнуло удивление, затем угасло.
– Благодарю вас, – сказал виконт Девлин.
И второй раз за сегодняшний день сэр Генри Лавджой пережил неуютное ощущение, что все не так просто, как кажется.
ГЛАВА 7
Через полчаса Себастьян стоял на крыльце, слегка касаясь перил. Температура с приближением вечера быстро падала, туман истончился до отдельных клочьев, жавшихся к мостовой и обвивавшихся вокруг фонарных столбов. Он втянул в себя холодный, резко пахнущий воздух и медленно выдохнул.
Он не особенно волновался. Его знакомство с Рэйчел Йорк было шапочным и определенно невинным. Какая бы там улика ни имелась против него, она наверняка быстро будет устранена, хотя он вовсе не собирался никому рассказывать, где находился между пятью и восьмью на самом деле.
И все же, начав спускаться, Себастьян ощутил странную тревогу. Он остро чувствовал медленные, тяжеловесные движения крупного молодого констебля у себя за спиной и пронзительный, высокий голос магистрата Лавджоя, задержавшегося у открытой двери экипажа и что-то говорившего вознице.
В экипаже, старом ветхом ландо с низкой округлой крышей и провисшими кожаными ремнями, стоял затхлый запах. Старший констебль, тот, по имени Мэйтланд, внезапно обернулся, крепко схватил Себастьяна за запястье и наклонился к нему.
– Надо же, какое падение с привычной для вас высоты! – сказал Мэйтланд, растянув губы в ухмылке и сверля Себастьяна взглядом. – Разве не так? – Он еще сильнее осклабился, показав зубы, его пальцы больно впивались Себастьяну в руку. – Милорд.
Себастьян встретил вызывающий взгляд синих глаз констебля жесткой улыбкой.
– Вы помнете мой сюртук, – сказал он, крепко схватив запястье констебля. Это был простой прием, которому он научился в горах Португалии, – просто надо было нажать на нужную точку. Мэйтланд судорожно ахнул от боли, выпустил рукав и попятился.
От многодневного едкого тумана камни мостовой стали скользкими, покрывшись влагой. Поскользнувшись на верхней ступеньке, констебль обернулся, ударился спиной о чугунные перила, за которые попытался схватиться, чтобы удержаться на ногах, промахнулся, ударился коленом о следующую ступеньку. Его цилиндр упал рядом с ним.
Этот констебль пытался изображать из себя денди: – светлые локоны были тщательно уложены, рубашка – с высоким воротником, галстук завязан замысловатым углом. Снова нацепив шляпу, он медленно выпрямился. По штанине дорогих светлых брюк текла грязь.
– Ах ты ублюдок! – сквозь стиснутые зубы прошипел Мэйтланд, раздувая ноздри.
Себастьян смотрел на его руки. Обычно лондонские констебли не носили ножей, кроме некоторых, особенно агрессивных. Нож Мэйтланда был маленьким, с острым клинком, который сверкал даже на тусклом свету пасмурного дня. Констебль усмехнулся.
– Попытайтесь еще что-нибудь в этом духе проделать, и вы не доживете до петли. Милорд.
Себастьян понимал, что все это блеф. Но младший констебль – тот, с открытым лицом и большим, как у быка, телом – бросил быстрый тревожный взгляд на улицу, где стоял спиной к ним, поставив ногу на ступеньку экипажа, Лавджой.
– Боже мой, Мэйтланд! Убери эту штуку, пока сэр Генри не увидел!
Он подался вперед, вероятно надеясь закрыть собой нож от взгляда магистрата. Но он был большим и неуклюжим, а гранитные ступени – предательски скользкими. Констебль оступился и с испуганным криком упал вперед, прямо на нож Мэйтланда.
Себастьян увидел, как глаза молодого человека расширились от удивления, а затем тело его обмякло.
– Господи Иисусе! – Мэйтланд выпустил рукоять ножа.
Лицо его перекосилось от ужаса.
Симплот зашатался, не сводя взгляда с ножа, все еще торчавшего в груди. Тоненькая струйка крови побежала у него изо рта.
– Ты ж убил меня, – прошептал он, поднимая взгляд на Мэйтланда. Колени его подломились.
Себастьян подхватил раненого. Кровь хлынула ему на руки, залив плащ. Опустив умирающего констебля на тротуар, Себастьян сорвал шейный платок и прижал его к ране, из которой с бульканьем выходила кровь. Тонкий лен мгновенно сделался влажным и красным.