– Есть один человек… – Кэт замолкла, затем выпалила. – Хью Гордон.
Девлин удивленно огляделся.
– Хью Гордон?
Высокий, мрачно-красивый мужчина с глубоким голосом, способный заставить зрителей разрыдаться одним своим жестом, Хью Гордон был популярнейшим лондонским актером со времен Джона Кембла.
– Рэйчел привлекла его внимание в первый же день, как попала в театр. Конечно, ей это льстило. Он очень помогал ей в карьере, когда она только начинала. Насколько знаю, она даже влюбилась в него. Поговаривали о свадьбе. Но затем он начал относиться к ней как к собственности. Пытался ее контролировать. Стал… более груб.
– Вы хотите сказать, что он ее бил.
Кэт кивнула.
– Она бросила его через год.
Девлин снова потянулся за графином.
– Не могу представить, чтобы человек с таким чувством собственного достоинства, как у Хью Гордона, спокойно отнесся к подобному поступку.
– Он угрожал убить ее.
– Вы думаете, он на это способен?
– Не знаю.
Себастьян налил себе еще. Затем просто стоял, задумчиво глядя на стакан.
– А что вы можете сказать о мужчинах в ее жизни кроме Гордона?
Угли начали разгораться и испускать тепло. Кэт не сводила взгляда с огня.
– Она флиртовала со многими джентльменами, от лорда Граймса до адмирала Уорта. Но я не думаю, чтобы кто-то из них мог считаться ее хозяином.
Она ощущала на себе его оценивающий взгляд.
– Вы знаете, откуда она родом?
– Из какой-то деревушки в Ворчестершире. Не помню названия. Ее отец был там священником, но он умер, когда ей едва исполнилось тринадцать лет, и она осталась на милость прихожан. Ее пристроили служанкой в дом местного купца.
Кэт помолчала. В этом было сходство обеих их судеб. Обе они помнили рубцы, оставленные плетью на нежном юном теле, острую боль и тупое, бесконечное ощущение унижения и грязи. Трудно забыть грубые руки, выворачивающие тонкие запястья, после чего остаются огромные синяки.
Кэт бросила на пол каминные принадлежности, и они упали с металлическим стуком.
– Когда ей было пятнадцать, она сбежала.
Он пристально рассматривал Кэт. Ему были известны кое-какие подробности из ее прошлого, она рассказывала о том, что случилось с ней после убийства отца и матери.
– Тогда она и попала в Лондон?
– Конечно, – ответила Кэт, стараясь, чтобы голос ее звучал ровно. – Как и все юные девушки, с надеждой начать новую жизнь.
Это была старая история. Невинные создания – порой даже девочки лет восьми-девяти – обманом попадали в торговлю телом через легионы сводней, охотившихся за несчастными. Рэйчел попала в лапы такой прежде, чем успела покинуть дилижанс.
– Вы познакомились с ней когда она начала служить в театре?
Кэт покачала головой, и на губах ее появилась печальная улыбка.
– Мы встретились на Лондонском мосту. Был декабрь, это я точно помню. До Рождества оставалось несколько дней. Я отговорила ее бросаться в Темзу.
– И нашли ей работу актрисы?
Кэт пожала плечами.
– Она была умненькой, с хорошим произношением и как раз с таким личиком и фигуркой, которые нравятся мужчинам. Она была рождена для сцены.
– Так что она делала в церкви Сент Мэтью на Полях во вторник вечером? Вы не знаете?
Кэт покачала головой.
– Я не замечала за ней особой религиозности.
Себастьян подошел к ней, не сводя с ее лица своих странных янтарных глаз. Это было неприятно.
– О чем вы умалчиваете?
Кэт мягко, умело рассмеялась.
– Не понимаю, что вы имеете в виду.
Он протянул руку, словно собирался погладить ее по щеке, но остановился.
– Вы чего-то боитесь. Чего же?
Она заставила себя стоять очень-очень спокойно.
– Конечно боюсь. У нас с Рэйчел было много общих друзей и приятелей.
Она смотрела, как шевелятся его губы, когда он говорит.
– Ту Кэт Болейн, которую я знал, не так просто было испугать.
– Возможно, вы знали ее не так хорошо, как вам казалось.
– Очевидно, нет, – сухо сказал он и отвернулся. – А насколько хорошо вы знали Рэйчел?
– Вероятно, я была с ней ближе, чем кто бы то ни было, но даже и я знала ее не так уж хорошо. – Кэт помолчала, пытаясь вложить в слова то, что ему следовало понять. – Хотя Рэйчел и было всего-то восемнадцать, жизнь сильно искалечила ее. Ожесточила. В ней была какая-то расчетливость. Она могла быть холодной, даже безжалостной, если приходилось.