— Я не сказала бы, что он способен на такую жестокость, — произнесла она после минутной задумчивости. — На самом деле, на мой взгляд, это один из тех редких мужчин, которые действительно любят женщин, если вы понимаете, что это значит. Ему нравится женская компания, разговоры о таких вещах, как мода, музыка и искусство. Его дочь Элизабет в прошлом месяце вышла за старшего сына графа Саутвика. И по одному взгляду на его лицо понятно, как он обожает ее.
— У него больше нет детей, так?
Кэт кивнула.
— Жена умерла почти пятнадцать лет назад, но он так и не женился вновь и не завел любовницы.
— И все же странным образом связан с женщиной, которая могла передавать информацию французам. Бессмысленно. — Девлин оперся на локоть, чтобы вытащить из кармана пальто плотный конверт и протянуть его Кэт. — Это писала Рэйчел Йорк?
На голубой бумаге красовались слова «Лорд Фредерик Фэйрчайлд», выведенные твердым почерком Лео Пьерпонта.
— Нет, — сказала она, выдерживая взгляд Себастьяна. — По крайней мере, мне так кажется.
Он забрал конверт.
— Где ты его нашел? — спросила она.
— В комнатах Мэри Грант.
— Пустой?
— Да.
Он наклонился, прикоснулся губами к нежной коже под ее ключицей. Настойчивая рука скользнула к тайным местам, открытым много лет назад. Сердце ее бешено забилось, а дыхание стало прерывистым.
Она думала, что владеет своим сердцем. Она твердо решила не давать ему воли. Но неожиданный поток нежности и глубокое, необъяснимое желание вызвали слезы на ее глазах и такую жажду, что ее тело подалось к нему навстречу.
На другое утро Себастьян получил известие от Пола Гибсона, в котором говорилось, что некий знакомый им джентльмен имеет информацию, представляющую для него определенный интерес. И этот человек готов встретиться с Себастьяном в южном углу Грин-парка и десять утра.
Понимая, что это может оказаться ловушкой, Себастьян прибыл на место встречи заранее, но увидел лишь десяток молочных коров под присмотром пастухов. В половине одиннадцатого появился высокий, болезненно-худой человек в полосатых брюках и ярком красном шарфе. От него исходил слабый, едва уловимый лапах разложения.
Джек Кокрэйн сплюнул и отер рот тыльной стороной ладони.
— Я слышал, вы ищете какого-то типа, что скупает средних покойников не для медицинских целей?
— Верно, — ответил Себастьян.
Он отсчитал пять фунтов, свернул их трубочкой и протянул Джеку.
Гробокопатель облизнулся, сунул деньги глубоко в карман пальто и снова отер рот.
— Где-то с месяц назад меня о таком попросили. Парень говорил, что он художник, хотя мне тогда показалось, что он с придурью.
— Ты помнишь его имя?
Джек-Прыгун рассмеялся, но смех быстро перешел в кашель.
— В нашем деле имен не спрашивают. Но я его узнаю, как увижу. Молодой, с темными кудрявыми волосами, прям как у девушки. Моя Сара несколько дней вокруг вшивалась, когда его увидела. Говорит, он прям как ангелочек в боковом алтаре в церкви Святой Троицы. — Кокрэйн снова харкнул. — Совсем девчонка спятила. Она же порядочная англичанка, а он чужак да еще и еретик.
У Себастьяна заколотилось сердце.
— Иностранец?
— Ага. Итальяшка или кто там еще. Ну, он сказал так. По мне, они все одинаковы.
— И куда ты доставил заказ? Помнишь?
— Ага. На Олмонри-террас это было. В Вестминстере.
ГЛАВА 39
Донателли находился в своей мастерской, когда Себастьян вошел в двери.
Художник обернулся, разинув рот от неожиданности, и громко ахнул, когда Себастьян двинул ему локтем под дых и бросил на пол.
— Что вы делаете? Чего вам от меня надо? — выдохнул наконец итальянец, прежде чем Себастьян успел схватить его сзади за шею.
— Значит, это ты покупаешь покойников среднего размера, — сквозь зубы проскрежетал разъяренный виконт. — Значит, таких женщин ты любишь? Тебе нравится, когда они неподвижны, не отвечают, не дышат даже?
Донателли широко распахнул ангельские карие гланд. Он пытался что-то сказать, но вместо этого только хрипел.
Девлин чуть ослабил хватку, чтобы тот мог вздохнуть.
— Нет! Это для иллюстраций к медицинским атласам! Всего лишь!
Себастьян придушил его чуть посильнее.
— Врешь.
— Нет! Клянусь, это правда! Последний раз мне заказали женский торс!
Он попытался встать, затем снова обмяк. Лицо юноши перекосилось от ужаса, когда Себастьян достал маленький кремневый пистолет и приставил дуло к его виску.
Донателли облизнул губы, скосил глаза, пытаясь разглядеть палец на спусковом крючке.
— Если вы позволите, я покажу вам рисунки. Они в задней комнате.
Себастьян чуть помедлил, затем отпустил его. Донателли схватился рукой за горло.
— Матерь Божья, вы чуть не задушили меня.
— Где рисунки?
Донателли судорожно дернул головой.
— Они там. Видите?
В соседнем помещении находилась серия примерно из десятка рисунков, на которых подробно изображался женский торс на всех стадиях вскрытия, с разных углов.
— Я сделал их для студента-медика из Сент-Томаса, — объяснил Донателли все еще хриплым, сдавленным голосом. — Он делает вскрытие, а я зарисовываю.
— А зачем художнику, ставшему открытием высшего общества, подрабатывать набросками для анатомического театра?
— Я начал делать их ради дополнительного заработка, когда еще рисовал декорации для театра. И продолжаю потому, что это помогает мне научиться лучше передавать формы человеческого тела. Я не единственный художник, который изучает трупы. Посмотрите на Фрагонара.
Себастьян отвернулся от кровавых рисунков.
— Где вы находились вечером того дня, когда была убита Рэйчел Йорк?
Увиденное могло послужить оправданием покупки женских трупов, но и только.
Итальянец выкатил глаза.
— Я? Но… Но ведь вы же не думаете, что это я убил Рэйчел?
Себастьян продолжал сверлить итальянца жестким взглядом.
— Где?
— Да здесь же, конечно. Работал.
— Кто-нибудь был с вами?
Итальянец стиснул зубы.
— Нет.
Себастьян застыл. Его внимание внезапно привлек небольшой холст. Эскиз картины побольше, набросок к семейному портрету. На нем живописец изобразил мужчину и трех женщин разного возраста. Мать семейства сидела в центре. Она была худой, морщинистой и согбенной годами, но глаза ее по-прежнему горели такой решительностью и гордостью, что она совершенно затмевала женщину, стоявшую слева от нее, — бледную, с невыразительным лицом. Той было около пятидесяти, и она явно была женой мужчины с портрета. По другую сторону находилась дочь, девушка лет двадцати, некрасивая, с каштановыми волосами. Она смотрела на что-то за пределами картины, словно отделялась таким образом от прочих. И над всеми ними возвышался, раскинув руки, словно закрывая женщин крыльями, большой широколицый мужчина цветущего вида с пронзительными глазами. Себастьян узнал Чарльза, лорда Джарвиса.
Он поднял взгляд. Художник нервно поглядывал на него.
— Вы писали портрет семейства Джарвисов?
— Это эскиз. Сам портрет закончен прошлой весной.
— Когда вы все еще рисовали театральные декорации?
Донателли вздрогнул.
— Лорд Джарвис известен как щедрый меценат, поддерживающий молодых художников. Именно он ввел меня в свет.
Себастьян вернулся к семейному портрету. Какая-то мысль билась на грани его сознания, но, когда он попытался уловить ее, она улетучилась бледной насмешливой химерой и исчезла совсем.
Все еще держа пистолет в руке, Себастьян пошел вдоль комнаты, рассматривая различные холсты, поставленные к стене, пытаясь увидеть хоть что-нибудь, что помогло бы связать вместе странные, оборванные нити жизни и смерти Рэйчел Йорк.