Он смотрел на подругу округлившимися глазами.
— К тому моменту, как Стивена арестовали, мы с ним уже несколько лет встречались, — на одном дыхании выпалила Келли.
— Господи… — прошептал Рик. — Так ты та самая девушка, которая давала против Гейджа показания, да?
Она кивнула.
Вот и все. Теперь он знает.
Рик неожиданно сорвался с места, подлетел к Келли и дернул ее за рукав, обнажая шрамы на руках.
— Это он с тобой сделал? Он? Скажи мне правду! Она отшатнулась и оправила рукава.
— Нет. Это не он. Я сама.
Рик недоуменно смотрел на Келли. Кажется, он не поверил.
— В старших классах я впала в самую настоящую депрессию. Мне иногда казалось, что на самом деле меня не существует. Когда я резала руки, это чувство отступало. К тому же мне было совсем не больно. По крайней мере, поначалу. Я резала руки — и тем защищалась от окружающего мира.
— Но Гейдж… — растерянно начал Рик. — Он резал так руки своим жертвам.
Келли кивнула, поправляя рукава. Со временем шрамы побледнели, но совсем они не исчезнут — никогда.
— В тот вечер, когда мы со Стивеном познакомились, он увидел порезы. Я работала официанткой. До сих пор помню, какая у нас была форма: брюки и оранжевая блузка с коротким рукавом. Хорошо, что рукав был короткий, это меня несколько сдерживало. Работа мне была ой как нужна, так что рисковать не стоило. Но так вышло, что за два дня до появления Стивена у меня случился срыв. Я напилась и снова изрезала запястья. На следующий день пришлось выйти на работу. Я старалась держать руки пониже, чтобы никто не увидел. Пока я записывала заказ Стивена, он все смотрел на мои руки — пристально, не отрываясь. В тот день он и слова мне не сказал, однако через неделю вновь пришел в кафе — и пригласил меня выпить. Мы пошли в какой-то бар, я наглоталась пива. Сначала я, честно говоря, решила, что Стивен один из этих проповедников и будет нотации мне читать, но он ничего такого не говорил, а просто смотрел на порезы. Где-то через час парень набрался смелости и дотронулся до моих рук. Сказал, что ему нравятся шрамы, что это в своем роде искусство, настоящая красота. Я к тому времени была уже порядком пьяна, хотя все же сообразила, что ведет себя мой кавалер несколько странно. И в то же время у меня как камень с души свалился: кто-то понял во мне то, чего я всю жизнь стыдилась. Да, Стивен смотрел на меня, но думал не обо мне. Тогда я этого еще не знала.
— А о ком же он думал?
— О своей матери. С нее, собственно, все и началось. Когда Стивену было три года, она пыталась покончить с собой. Мальчик нашел мать на полу в ванной — с изрезанными запястьями, в луже крови. Она чуть не умерла. Его мать… она в молодости выглядела совсем как жертвы Стивена: худенькая, светловолосая, довольно красивая… Как и все убитые девушки.
— Не знал…
— Иногда я просыпалась ночью, а Стивен сидел и смотрел на мои руки. Думаю, это подпитывало его больные фантазии. Я напоминала ему мать.
Келли ожидала, что Рик возразит ей, но он промолчал.
— Ты долго резала руки? — поинтересовался Рик с кажущимся безразличием.
«А ведь он меня еще любит», — поняла Келли.
— Лет восемь-девять. — Она пожала плечами. — Началось в колледже и продолжалось до рождения Анны.
— Жалеешь, что перестала?
— Да нет… — Келли снова неловко дернула плечом. — Жалею, что не могу испытать того облегчения, которое приносили мои… занятия. Это как выпивка или наркотики. Бегство от реальности. Сначала тебе легче, а потом снова хуже, намного хуже, чем было. Я пыталась убежать от себя, от своих страхов, но свобода оказалась всего лишь иллюзией.
Рик встал, подошел к окну и слепо уставился в завесу дождя. Келли поежилась. Ей вдруг стало холодно и одиноко.
— Почему ты мне не рассказала? — прошептал он. Что ж, она ждала этого вопроса.
— Не знаю. Правда, не знаю. Я не очень доверяю людям, особенно мужчинам. Поверь, ты самый близкий мне человек за очень долгое время. У тебя ведь тоже была тайна, так что в каком-то смысле мы квиты.
— Это разные вещи, — заметил Рик. — Я тебе солгал, а ты… Ты и вовсе ничего не сказала.
— Мы с тобой по-разному смотрим на такие вещи, — промолвила Келли. — Я недавно разговаривала со знакомым юристом. Так вот, она мне сказала, что замалчивание фактов приравнивается к даче ложных показаний. По-моему, это правильно.
— Мы же люди, просто люди! Нам свойственно ошибаться!