— Ты, что ли, тут из-за Захариаша?
— Но я не убивал…
— Да уж знаю, это я его зарезал. — Разбойник тихо хохотнул. — Получается, на тебя мою вину повесили… Выходит, брат, ты мне помог! Иначе бы меня давно черти в пекле жарили. Ну что ж, долг платежом красен…
Пётр напряжённо всматривался в темноту. Он ясно слышал, как ловкие пальцы работают отмычкой.
— Эй, Млахуба, возьми и нас! — прошептал кто-то в соседней камере.
— Ага, разбежался, — процедил Шикула. — Пресвятой Дында тебе поможет, а у меня перед вами долгов нет!
Скрипнула дверь, и кто-то закутанный в рваный плащ потащил испуганного гончара к стене.
— Упрись и держи меня крепко! Мне нужна опора, тут балки совсем гнилые…
И было записано в городских книгах, что два разбойника и злодея ночью выломали крышу тюрьмы и бежали.
Куда ещё, кроме как в старый град Нистейку, могла привести дорога двух одиноких ночных путников? Пётр с опаской поглядывал на своего спасителя. Конечно, если бы Млахуба сознался в суде, что это он убил управляющего, то всё могло бы пойти не так. Не надо было бы никуда бежать, ребёнок не остался бы один в лесу. Гончар смотрел на разбойника, и слова застревали у него в горле. Нет, сейчас не время выяснять, кто из них больше виновен. А что дальше? Ждать, пока их найдут? Или самому начать грабить?
Или взять полено, огреть этого чёртового Млахубу по затылку да сдать властям? Мысли путались в голове гончара…
Пётр растопил печь, Млахуба шнырял по граду и по привычке собирал в сумку всё, что может пригодиться в пути. Потом разбойник остановился, хлопнул себя ладонью по лбу и радостно произнёс:
— Вот я глупый, зачем мне куда-то бежать?! Мы же вполне можем осесть тут. Я ведь был на войне, не бойся, научу тебя нашему ремеслу. Набеги и грабеж — дело нехитрое. А при должной смекалке эти стены вынесут и осаду!
Пётр молчал. Потом он подошёл к печи и резко удалил кочергой по разгорающемуся пламени. Пылающие угли огненными искрами впились в кучку хвороста, пламя охватило старые корзины и заиграло на стенах комнаты.
Когда гончар выходил из ворот града, над крышей полыхали пурпурные хищные языки. А Млахуба бегал с ведром по двору и ругался, как чёрт…
Пётр снова стоял на дороге, которая теперь вела в никуда. Он ещё раз обернулся, словно услышав знакомый голос, и… На окраине леса, недалеко от града, стояла вилла в своём необычном, волшебном платье… Она улыбалась и придерживала за плечо мальчика, занятого очень важным для него делом: он разглядывал, как первые лучи солнца играют на лёгком пере сойки. У Петра потемнело в глазах, сердце взволнованно забилось.
— Тебе нужен новый дом? — защебетала лесная фея голосом, похожим на урчание кошки и шум дождя. Она медленно подняла руку и указала на север, где блестела среди расщелин и скал волшебная река Йизера. — Идите туда. Народ с гор, виллы и гномы, ищут хорошего гончара.
— Знать бы об этом раньше, — медленно произнёс Пётр Годэй.
Прижимая к груди сына, он ушёл туда, где по болотам бегали кликаницы, где в скалах искали драгоценные камни пермоники, туда, где жила сказка и куда летело серебристое перо сойки.
ВРЕМЯ РЕКИ
До сих пор неизвестно, почему венценосный род Вартенбергов выбрал для своего герба странный символический рисунок, изображающий девушку, которая управляет лодкой.
…Ледяной яростный ветер выл под натиском снежной пелены. Казалось, что с неба убрали бесконечный хрустящий занавес и гнев богов обрушился на грешную землю. Снег застилал глаза, скрипел под копытами лошадей, сковывал ледяной коркой их гривы и, казалось, преграждал путь шестерым всадникам, направляющимся к реке. Скорей бы переправа. Осталось всего несколько миль, и коней приютит тёплая конюшня, всадники согреют окоченевшие пальцы у пылающего камина, и в старинных кубках заиграет горячий пряный мёд.
Ян Вартенберг возвращался в замок Дечин. Он и его спутники уже не обращали внимания на пронизывающий холод и свист ветра, их веки слипались от усталости и от монотонного шёпота падающего снега.
И вдруг — испуганное ржание коней, свист стрел, предсмертные крики и сладкий запах горячей человеческой крови! Багровый снег взвился из-под копыт вставших на дыбы коней и осыпался ледяной крошкой на лица мёртвых рыцарей. Ян натянул поводья и обнажил меч. Двое слуг, уже готовые к бою, напрасно устремили свои взгляды на склон холма, поросшего густым лесом. Кони отчаянно храпели, тихая и белая снежная пелена таила в себе гибель. Смертоносной змеей зашипела в зарослях терновника тетива, и ещё один верный рыцарь упал лицом в снег.
— Отступаем к реке! — прокричал Ян и яростно пришпорил своего коня.
Снег нестерпимо слепил глаза, но Ян видел, а скорее чувствовал, как из-за деревьев возникают всё новые и новые фигуры. Эта волчья стая голодной зимы, разбойники, грабители, воины, пойманные чёрной судьбой, жаждущие одного — крови и добычи. Они догоняли. В пустых глазах бушевал огонь безумия, и гнилые зубы скрежетали от нетерпения.
Не останавливаясь ни на секунду, молодой правитель замка Дечин гневно рубил мечом руки, которые пытались скинуть его на стылую землю, молниеносно отражал удары клинков и сквозь рёв агонии ясно различал, как кричат его слуги, как ржут кони. Кровь стучала в его висках, он уже не видел дороги к реке, а сердце его сжимал холодный обруч отчуждения — он понял, что остался один. Его гнедой захрипел и упал, сражённый чёрным копьём. Всё застилала кровавая каша из снега и человеческой плоти, и Ян понимал, что теряет рассудок. Превозмогая себя, он выбрался из-под туши мёртвого коня и инстинктивно выставил вперёд свой меч.
Доблестно пасть в бою с лесной падалью, заполонившей его страну, он не мог. Храбрость не означает безумие: он не прожил ещё двух дюжин лет и умирать не хотел. Он побежал, и горло его обжигало холодом зимы…
Они приближались.
«Трус, повернись и сражайся!» — стучало в его голове, но здравый смысл или животный инстинкт гнал его к реке. Рыцарь упал и покатился по снегу.
Тонкая ледяная кромка сжимала берег в своих холодных объятиях. Река тут не застывала никогда, то ли проклятая древними богами, то ли дарованная людям как знак спасения. Ян с трудом поднялся на ноги и в отчаянии посмотрел на другой берег. За его спиной раздался рык, в котором не было и намёка на человеческую природу — преследователи были уже близко.
— Господин мой, сюда! — неожиданно раздался девичий голос.
Девушка в чёрной грубой накидке придерживала лодку у берега, упираясь багром в прибрежную наледь. Лодка дрогнула, когда Ян опустился на её дно.
Свора одичавших, безумных людей бросилась к ним…
Девушка ловко и невозмутимо, словно в её руках был не тяжёлый багор, а лёгкий осиновый прут, нанесла точный удар, раздался вопль, и ледяная вода поглотила разбойника. Остальные стояли и злобно смотрели, как течение реки уносило маленькую узкую лодку. Вой отчаяния пронёсся над холодной рекой, схваченной ледяными оковами.
«Всё кончилось», — пронеслось в голове Яна. Его мысли путались, он устало сидел и смотрел на стылую чёрную воду, опустив окровавленные руки.
— Плохая погода для прогулки в лесу, — произнесла девушка. — И для охоты тоже, мой господин. Я думала, что во время правления королевича Карла можно не бояться разбойников. Хотя я не вправе судить людские поступки.
— Это же граница, тут власть короля не всегда спасает, как и Бог. — Рыцарь перевёл дыхание. — Сегодня же соберу отряд и вернусь, чтобы отправить этих треклятых немцев обратно в ад.
Влажные от пота волосы прилипли к его лицу, иней покрыл ресницы. Если бы всё можно было вернуть, он бы не совершил этой глупости. Чешская земля для всех лакомый кусок, и усыплять себя мифом, что наступили спокойные времена, было чертовски глупо. Надо всегда быть настороже, даже если едешь в свой замок. И если бы не его давняя привычка носить кольчугу, он бы давно уже пировал на небесах со своими достославными предками.
Девушка отложила багор, сняла со своих плеч толстую козью накидку и с нежностью заботливой матери укрыла ею рыцаря. Шерсть приятно согревала, пахла девичьей кожей и сухой травой, а также чем-то до боли знакомым. Покой проник в сердце Яна из Вартенберга. Чёрная вода плавно несла их на своих холодных волнах, и тонкие осколки льда хрустели, ломаясь о борт лодки.