Выкинув все эти мысли из головы, Гермиона глубоко вздохнула и вышла из гардеробной. Скорпиус поднял на нее взгляд и широко улыбнулся. Затем он встал и, как истинный джентльмен, отодвинул для нее стул.
— Наконец-то, любимая, — сказал он. — Я как раз собирался отправить за тобой эльфа. Как твоя голова? Еще болит? — крайне обеспокоенным голосом спросил Скорпиус.
Заняв свое место, Гермиона внимательно посмотрела на него.
— Не так сильно, как раньше, — наконец ответила она.
Он сел напротив; его серые глаза потемнели от беспокойства.
— Но все еще болит, верно? — тихо произнес он. — Я прикажу эльфу принести еще одну порцию болеутоляющего. Нет, лучше я вызову врача, пусть осмотрит тебя… — задумчиво произнес Скорпиус, как бы разговаривая сам с собой.
Гермиона перебила его:
— Мистер Малфой, со мной все нормально. Но я очень прошу, мне нужно домой. Пора уже прекращать эту игру. Мы оба знаем, что между нами… — она остановилась, водя рукой между собой и Скорпиусом, — ничего быть не может. И никогда не будет, — Гермиона говорила твердо и уверенно, чтобы наконец вразумить мальчишку.
Она настороженно наблюдала, как Скорпиус меняется в лице после ее слов. Она разозлила его. И плевать, черт побери! Гермиона хотела, чтобы он отпустил ее домой. Этот мальчишка безумен. Она любила своего мужа и не хотела даже думать, что больше никогда не вернется к нему.
Глаза Скорпиуса смотрели так пристально и светились так ярко, что Гермиона вздрогнула.
— Гермиона, — напряженно сказал он, как будто боясь повысить голос. — Я уже говорил, чтобы ты называла меня по имени. По поводу того, чтобы отпустить тебя домой: ты не выйдешь из стен этого здания в ближайшее время, любимая.
Разговор на время затих. Гермиона потрясенно смотрела на Скорпиуса, чувствуя, как каждую клетку ее тела заполняют страх и отчаяние. В голосе Скорпиуса явственно прозвучали собственнические нотки, словно он был уверен, что она принадлежит ему. Она с трудом подавила содрогание, все еще не в силах отвести взгляд от серых голодных глаз напротив. Он ожидал ответа с таким видом, будто готов был вот-вот сорваться с места и накинуться на Гермиону, вонзиться в нее зубами.
Она откашлялась и попыталась успокоить вспыльчивого мальчишку:
— Прости, Скорпиус. Я забыла. Я привыкла называть тебя по фамилии. Извини, пожалуйста, — внутри у Гермионы все кипело. Это какое-то безумие! Она извиняется перед шестнадцатилетним мальчиком за то, что назвала его по фамилии? Как же ее угораздило вляпаться во все это?
Скорпиус улыбнулся, и его лицо просветлело.
— Ничего страшного, любимая. Просто не забывай, пожалуйста, что мы уже не в тех отношениях, чтобы обращаться друг к другу настолько официально.
Гермиона недоверчиво взглянула на него. Злость с новой силой начала жечь, от чего ее глаз нервно задергался. У них нет и никогда не было отношений, отличных от отношений между профессором и учеником. Скорпиус совсем сбрендил! Ей казалось, что с каждой секундой она ненавидит его все больше и больше.
Скорпиус на мгновение успокоился.
— Динь-динь, — громко произнес он, и в тут же секунду с легким хлопком возле стола появился эльф.
Она низко поклонилась и сказала:
— Чем я могу служить молодому господину?
Скорпиус улыбнулся:
— Завтрак для двоих, пожалуйста.
Услышав указания, Динь-динь с тем же легким хлопком исчезла. Гермиона улыбнулась про себя. По крайней мере, он был добр к своим эльфам. Она не выглядела забитой и была одета в чистую наволочку, переделанную в платье. И имя эльфа было своего рода сюрпризом. Динь-динь — это вымышленный маггловский персонаж. Поэтому Гермиона удивилась, что в доме у Драко Малфоя прислуживает эльф с маггловским именем, — все знают, что Малфои презирают все маггловское.
Лицо Гермионы, должно быть, передало ее мысли.
— Что тебя развеселило, любимая? — спросил Скорпиус, выгнув светлую бровь. Мерлин, когда он так сделал, Гермионе на миг показалось, что перед ней сидит Драко Малфой.
Она не знала, что сказать. Ей не хотелось злить его снова. Скорпиус сидел, нахохлившись, как воробей в клетке, серьезный и одутловатый. Гермиона поняла, что больше с ответом тянуть нельзя, и быстро проговорила:
— Меня удивило имя твоего эльфа, Скорпиус. Вот и все.
Он улыбнулся, и Гермиона выдохнула, испытав внутреннее облегчение. Ситуация, кажется, разрешилась.
— Когда я был маленький, я очень любил сказку о Питере Пэне. В то же время у нас появилась Динь-динь. Она была моей няней, а имя так и прижилось.
Динь-динь вдруг опять появилась в комнате с полным подносом еды в руках: апельсиновый сок, булочки, бекон и любимое варенье Гермионы — черничное — очутились на столе не больше как через секунду. Очередное тревожное покалывание пробежало по спине Гермионы. Странно, что Скорпиус знал о ней все до мельчайших деталей. Она сомневалась, что даже Рон знал, какое варенье она любила. Это, конечно, могло быть простым совпадением, но сколько людей предпочитают на завтрак черничное варенье? Если бы оно было виноградным, то можно было бы допустить мысль о банальном совпадении. К тому же свое любимое лакомство она могла купить только в одном единственном магазине города.
Гермиона вздрогнула, и мурашки пробежали по всему ее телу. Заметив это, Скорпиус спросил:
— Тебе холодно, любимая? Позволь мне принести тебе куртку. В Мэноре сегодня прохладно.
Он резко встал с места и направился к гардеробной. Гермиона не стала его останавливать, чтобы снова не разозлить. К тому же ей было немного холодно от влажных волос, спадающих на плечи. Через несколько мгновений Скорпиус вернулся с черной курткой в руках.
— Вот, любимая. Думаю, теперь тебе будет тепло, — сказал он, держа куртку распахнутой. Гермиона протянула руку, но он отступил назад. — Встань, любимая. Я надену ее на тебя.
Она застыла от изумления. Почему бы ему просто не дать ей куртку?
— Скорпиус, — начала она, снова потянувшись к куртке. — Это совсем необ…
Он резко прервал ее, прорычав:
— О чем мы с тобой договаривались, любимая? Я прошу, позволь мне сделать это. Я хочу это сделать.
Гермиона испуганно втянула воздух в ответ на его реплику. Ей было по-настоящему страшно. Сдавшись, она неохотно поднялась с кресла. Скорпиус подошел ближе и помог ей просунуть руки в рукава. Гермиона снова почувствовала себя ребенком. Это было унизительно.
— Вот так, — пробормотал он, и его горячее дыхание скользнуло по открытому участку ее шеи. — Это было не так трудно сделать, правда? — он положил подбородок на ее плечо и обнял. — Ты так приято пахнешь, жимолостью и ванилью, — прошептал он, глубоко вдохнув ее аромат.
Гермиона замерла, когда почувствовала, как он прижимается возбужденной плотью к ее спине. Она боялась, что, если повернется к нему лицом, то лишь усугубит ситуацию. Ощутив, как его губы прокладывают у нее на шее влажную дорожку, она снова вздрогнула. Она попыталась отстраниться от чересчур возбужденного мальчишки, но тот еще крепче сцепил свои руки у нее на животе.
— Почему ты не видишь, как сильно я тебя люблю? Как сильно я тебя хочу? — прорычал он ей на ухо, даря легкие, невесомые поцелуи в шею. — Мы принадлежим друг другу. Я это чувствую, — он втянул в рот кожу, под которой бешено бился пульс. Гермиона почувствовала, как ее трусики стали влажными, и ей стало стыдно за это.