Вспомним: у Тарелкина не было «ни состояния, ни родства, а каково: Станислава хватил». Так же, много раньше, начинал и Варравин: «Состояние?! — А что, вы как думаете, оно мне даром пришло — а? Потом да кровью пришло оно ко мне! Голого взял меня Антон Трофимыч Крек, да и мял… и долго мял, пусто ему будь. Испил я из рук его чашу горечи; все терпел, ничем не брезговал; в чулане жил, трубки набивал, бегал в лавочку — да!» В авторских пояснениях к пьесе «Дело» слова Варравина получают полное подтверждение: «Правитель дел и рабочее колесо какого ни есть ведомства, действительный статский советник, при звезде. Природа при рождении одарила его кувшинным рылом. Судьба выкормила ржаным хлебом; остальное приобрел сам».
В биографиях обоих мы без труда найдем целые главы, близкие и Молчалину, и Чичикову, и особенно щедринским представителям молчалинского клана, теоретически, так сказать, обосновавшим свою практическую философию. Все они, следуя семейной формуле, шли по жизни одним путем, но — что делать! — кто-то всегда оказывался удачливее, изворотливее, подлее. В этом случае первым стал Варравин: лучший кусок пирога достался ему…
Словно предчувствуя свою гражданскую смерть, незадолго до разоблачения Тарелкин устроил собственные поминки, где произнес знаменитую речь, в которой живописал заслуги «усопшего» перед человечеством. Она столь величественна и характерна для всех Тарелкиных, далеких и близких, что не грех прочитать ее целиком и хорошенько запомнить. Может быть, пригодится для сравнения:
«Не стало рьяного деятеля — не стало воеводы передового полку. Всегда и везде Тарелкин был впереди. Едва заслышит он, бывало, шум совершающегося преобразования или треск от ломки совершенствования, как он уже тут и кричит: вперед!!…Когда несли знамя, то Тарелкин всегда шел перед знаменем; когда объявили прогресс, то он стал и пошел перед прогрессом — так, что уже Тарелкин был впереди, а прогресс сзади! — Когда пошла эмансипация женщин, то Тарелкин плакал, что он не женщина, дабы снять кринолину перед публикой и показать ей… как надо эмансипироваться. Когда объявлено было, что существует гуманность, то Тарелкин сразу так проникнулся ею, что перестал есть цыплят, как слабейших и, так сказать, своих меньших братий, а обратился к индейкам, гусям, как более крупным. Не стало Тарелкина, и теплейшие нуждаются в жаре; передовые остались без переду, а задние получили зад! Не стало Тарелкина, и захолодало в мире, задумался прогресс, овдовела гуманность…»
Эффектно, не правда ли? А сколько чувства, искренности, веры! Не перестаешь удивляться живучести эдаких «носителей прогресса». Что им разные перемены и общественные сомнения! Чем больше, тем лучше, — они тут как рыба в воде. Упадут, встанут, отряхнутся и опять за свое. Многие Молчалины, почуяв ветер перемен, прячутся и выжидают. Другие теряются под напором жизненных бурь, до конца надеясь на возврат старых, добрых, теплых времен. А эти не такие. Они, уловив в свои паруса свежий ветер, мгновенно поворачивают корабль, пристраиваются к новым обстоятельствам, угадывают, что будет, кто будет, что надо делать и говорить, и начинают провозглашать совершенно противоположное тому, о чем говорили еще вчера или сегодня утром.
И как провозглашают — златоусты! Облепят сладкими словесами, обмажут елеем, оближут, ввинтятся в душу, нашепчут, напоют: "Красавец! Полубог! Юпитер!» Помните? И дрогнет чье-то начальственное сердце, поверив и возжелав. Надо бы поддержать сподвижника, отблагодарить. «Ну, как не порадеть Родному человечку!» — повторит начальственное лицо вслед за предшественниками. И порадеет, и поддержит, и спасет, если надо, от ответственности. Если лицо это служит — или, точнее, прислуживает — Лицу, а не делу, то и Лицо, минуя дело, отблагодарит лицо. А при чем тут дело?..
О, этот зловещий «родной человечек», выросший из молчалинского корня! Ради него — в знак благодарности за преданность — можно, оказывается, забыть про совесть и честь, попрать справедливость и достоинство. Сколько блестящих идей и великих начинаний было загублено ради спокойствия и безбедного существования очередного «родного человечка»! Сколько светлых голов и чистых сердец было предано порицанию и отдано на поругание! Ибо ничего так не боится «родной человечек», как чьей-то независимости, бескорыстного служения общему делу, ищущей мысли, свободного чувства.
Зачем он все еще живет на свете и благоденствует, когда изнемогают умы и разбиваются сердца? Вопрос, как мы уже знаем, не нов, но и мы с вами ищем на него ответ. Сегодня волна общественного прозрения и духовного обновления потрясает сами основы прежней жизни, и без такого ответа нельзя идти уверенно вперед. У перестройки есть друзья и враги. Это нормально. Есть сочувствующие и сомневающиеся. И это тоже нормально. Страна пришла в небывалое, порой болезненное движение. Слишком долго наше бытие определяло наше сознание таким образом, что в головах и делах многое перепуталось: желаемое и действительное, реальное и кажущееся, намерения и возможности. Пройдет, думаю, еще немало времени, прежде чем жизнь всё поставит на свои места и бытие подчинится обновленному сознанию.