Ольга скинула куртку на пол, кинулась на кухню, взяла маму за руку и подвела к Глебу, который сидел в комнате у Ксюши.
– Я хочу вам торжественно объявить…
– Что?! – с надеждой воскликнула мама.
– …что следователь прокуратуры обо всем догадалась! – выпалила Ольга.
Воцарилась гнетущая тишина.
– О чем именно она догадалась? – глухим голосом спросил Глеб.
– О том, что я прячу у себя в квартире убийцу!
Мама ахнула, прикрыла ладонью рот.
– Может, ты ошиблась? – шепотом спросила она.
– Нет, я не ошиблась. Следователь говорила со мной почти открытым текстом. Имейте в виду, со дня на день к нам нагрянут с обыском.
– Наверное, на допросе ты что-то не то сказала, – сдержанно упрекнула мама и посмотрела на Глеба. – Надо что-то делать. Надо что-то делать…
– Если Глеб хочет загреметь на нары и утащить за собой еще меня, то пусть продолжает жить у нас и варить обеды, – продолжала давить Ольга.
– Но не можем же мы выгнать его на улицу! – заступилась мама. – Это бесчеловечно!
– Я ухожу, – твердо сказал Глеб и поднялся со стула.
– Возьми меня с собой! – начала капризничать Ксюша.
– Глебушка, ну подожди! – заволновалась мама, шаркая следом за Глебом. – Надо все обдумать. Зачем же сгоряча…
– Вымойте за мной квартиру, – гробовым голосом говорил Глеб. – Чтобы ни следа, ни запаха. Зубную щетку – долой! Бритву – долой! И с Ксюшей еще раз поговорите, чтобы она ни словом обо мне не обмолвилась…
– Ой, беда какая! – вздыхала мама и качала головой. – И куда ты сейчас, на ночь глядя?
– На кудыкину гору. На нарах переночую.
– Только не надо вышибать слезу! – попросила Ольга. – Мое дело – предупредить тебя. А решение ты принимай сам.
– Погоди хоть немного! – начала развивать бурную деятельность мама. – Я тебе хоть чего-нибудь соберу. Теплые носочки, еду какую-нибудь.
– Ничего не надо, мамаша, – проникновенно произнес Глеб, прижимая женщину к груди.
Ольга зло рассмеялась:
– Прекратите этот отвратительный спектакль! На вас двоих смотреть тошно!
– Может, тебе в гостиницу устроиться? – мучительно искала выход из положения мама.
– Что вы! – ответил Глеб, обуваясь в прихожей. – В гостинице паспорт требуют. Там меня сразу загребут.
– Тогда, может, к друзьям каким-нибудь своим?
Глеб криво усмехнулся и чмокнул губами.
– Где их взять-то, друзей?
Мама уже протянула Глебу куртку, как вдруг ее осенило:
– Постой! А что, если тебе пожить на нашей даче? Там тебя никто не найдет.
Глеб, морщась, просовывал в рукав раненую руку.
– Как скажете, мама, – ответил он. – Я теперь человек подневольный. Я теперь полностью завишу от вас.
Глава 12
Ольга сначала задернула в нижней комнате шторы, а потом только зажгла свет. Щурясь, Глеб рассматривал печь из красного кирпича, книжный шкаф, диван и кресла.
– Жить можно, – сказал он. – А сортир где?
– Туалет на улице, – ответила Ольга. – Но это не самое большое неудобство. Печь топить нельзя, свет включать нельзя, телевизор смотреть нельзя, потому что сторож сразу заметит. Готовить будешь на электрической плитке. Умываться в ведре. В туалет ходить только как стемнеет.
Глеб приуныл. Он сел в кресло, опустил голову на кулак и задумался.
– Вот до чего я докатился, – произнес он. – А еще совсем недавно собирался купить для нас с тобой кирпичный особняк в элитном поселке. С подземным гаражом, сауной, джакузи, домашним кинотеатром и большой-большой детской комнатой… Но судьба распорядилась по-своему…
Глеб говорил искренне, безо всякой рисовки, и Ольга снова почувствовала ту удушливую жалость, которая подчиняла ее себе как рабыню. Против своей воли она коснулась рукой его головы, провела по волосам и через силу, с приторным оптимизмом, сказала:
– Ладно плакаться. Все еще у тебя будет. Ты же богатый! Наймешь себе классного адвоката, суд учтет твои ревностные чувства, и дадут пару лет условно.
Глеб вскинул голову и влажными глазами посмотрел на Ольгу. Его лицо исказила судорога боли.
– А ты… Ты со мной будешь?
Она поняла, что если скажет правду, то Глеб упадет на колени, станет плакать, говорить, что жизнь в этом случае теряет для него смысл… И она сказала то, о чем позже вспоминала с чувством стыда и самоуничижения:
– Я подумаю.
И сразу повернулась к нему спиной, чтобы подвести черту под этой темой и показать, что собирается уходить. Но тотчас почувствовала на своих плечах руки Глеба. Он рывком повернул ее к себе. Глаза его полыхали огнем, губы дрожали.
– Ты подумай! – горячо зашептал он. – Ты хорошо подумай…
– Глеб, мне больно! – перебила его Ольга и попыталась высвободиться.
– Ты очень хорошо подумай! – шептал Глеб. – Потому что никто, как я, тебя любить не будет. Потому что я жизнью доказываю свою любовь, а не словами. Жизнью! Потому что я…
Он не договорил и стал покрывать ее лицо поцелуями. Ольге было неприятно. Она отворачивала лицо, пыталась отстраниться от Глеба, но он подхватил ее на руки и положил на диван.
– Ты думай, думай, – шептал он. – А я подожду… я терпеливый… я буду долго ждать…
Он рвал на ее груди кофточку, мял юбку. Ольга вцепилась ему в волосы, пытаясь оттолкнуть от себя его тяжелую голову, но Глеб уже навалился на нее всем телом.
– Я тебя… я тебя ненавижу… – сдавленно выкрикнула она и заплакала, а он продолжал целовать ее мокрые щеки, царапая их жесткой щетиной…
Она закрыла калитку на замок, еще раз взглянула на темные окна дома и пошла по центральной дачной улице на станцию электрички. За колодцем наткнулась на человека, который тотчас посветил ей фонариком в лицо. И от испуга Ольга вскрикнула.
– Что ж ты шумишь, дева! Не узнала? – услышала она тихий и добрый голос сторожа.
– Это вы, дядя Коля? – пробормотала Ольга, хватаясь за сердце.
– Я, у меня обход. А ты что ж ночевать не осталась?
– Домой надо, дядь Коля. Ксюше в садик завтра.
– Проверять приезжала? Да, сезон закончился, теперь воришки начнут дачки шерстить. Но ты не беспокойся зря. Я воришкам спуску не дам. Они у меня близко к нашему товариществу не сунутся. Да и за твоей дачкой я хорошо присматриваю.
– Спасибо, дядь Коля.
– Ты, главное, это… двери хорошо заперла? Окна?.. Не беспокойся, никто к тебе не залезет. Я им спуску не дам…