Впечатляли и другие необычные наблюдения. Поначалу поразила обстановка на общем собрании команды в «деревне». Ну, полная тишина! С другой стороны, чему удивляться, если не забывать, что собрались-то в основном глухонемые. Но ведь пока врубишься! Поэтому входя иной раз к ребятам в столовую, ловил себя на странности: слышен только цокот ложек.
На соревнованиях, которые длились около двух недель, озадачивали также невиданные от общих правил особенности. Скажем, играли футболисты. А среди них, размахивая флажком, метался арбитр. В первую секунду я удивился: почему флажком и где его свисток? На вторую дошло: не могут же эти игроки слышать трель…
– А вы за те две недели научились изъясняться со столь необычными спортсменами? К примеру, какие-то жесты освоили?
– Да, кое-что запомнил. Но главное не в жестах. Тут очень нужно взаимное понимание. А оно начинается с добросердечия. Причем опять взаимного. Поэтому в отношениях с моими новыми, необычными подопечными существовала определенная особенность. К тому времени я, как доктор, накопил изрядный опыт, пользовался уважением. И свыкся с тем, что мне доверяют, со мной считаются. Но в данном случае я был поражен трепетным вниманием, с которым глухонемые спортсмены относились ко мне. Вместе с тем подобное отношение объяснимо.
Они приехали в сборную из разных мест. Причем в своем подавляющем большинстве оттуда, где не только медициной, но и прочими нужными любому человеку вещами, включая обычное внимание, были чаще всего обделены. А тут я, который не только в силу профессионального долга, а по складу характера никому не могу отказать. И готов принять, вникнуть, постараться выручить в любое время дня и ночи. Они это мое качество быстро «раскусили». И ко мне на прием – в отдельно выделенный в общежитии номер – постоянно выстраивалась длиннющая очередь. У меня сложилось впечатление, что не было в сборной СССР спортсмена, который не зашел ко мне со своей, даже порой не бог весть какой проблемой.
Вместе с тем это была публика, которая не могла – да и не собиралась – высказывать неудовольствия и, тем более, претензии. Единственное, чего они, по-моему, действительно боялись, что я их по каким-то медицинским противопоказаниям могу отстранить от соревнований. К счастью, мой профессиональный да и жизненный опыт уже позволяли их понимать, обходясь без переводчика. И я, как мог, выручал их во время и вне соревнований, делал перевязки, проводил нужные процедуры…
– Как же в итоге выступили в Вашингтоне наши, по сути, первые параолимпийцы?
– Вполне успешно. Сборная, если не ошибаюсь, заняла общекомандное 3-е место. Очень многие выиграли медали. Я в этой связи грешным делом думал, что когда вернемся домой, то в аэропорту будут приветствия, цветы, журналисты. А прилетели в Москву – жиденькая группка встречающих. И – тишина. Жаль! Ребята заслуживали большего.
За две недели соревнований они настолько привыкли ко мне, а я к ним, что неизбежное по окончании Игр расставание прошло тяжело. Они трогательно пытались мне показать, как непросто расставаться с доктором, который им оказывал столько внимания. Хотя что, собственно, еще надо объяснять, когда человек с тобой прощается, а у него в глазах стоят слезы?
Мне-то все же было куда легче. Впереди «наплывали» очередные мировые и европейские первенства с участием конькобежной дружины. А значит – новые хлопоты, впечатления, переживания…
– Ближайшим, если память не изменяет, стал чемпионат мира 1965 года. И какие вас там поджидали переживания?
– Самые сильные, пожалуй, оказались связаны с Виктором Косичкиным.
– Супертурнир проходил в Осло?
– Да! На стадионе «Бишлет». Где, как и положено, подготовили почти идеальный по тем временам лед. Конькобежцы-многоборцы тут показывали самые высокие результаты. Косичкин выкладывался, как мог. Он уже сходил – ему было около 30 лет. Поначалу все складывалось неплохо. После трех дистанций он имел отрыв чуть ли не в 12 секунд! Для общей победы достаточный запас. Виктору оставалось пробежать 10 000 метров так, чтобы не растерять свое преимущество перед Пером-Иваром Му, конкурентом из Норвегии. Тогда Косичкин, став чемпионом, красиво ушел бы из большого спорта в зените славы. Но, видимо, силы были уже не те. Потому что подошел он ко мне перед забегом и попросил: