Конечно, и Организация, и силы правопорядка прекрасно знали о том, как можно злоупотребить корректировкой, и это было одной из причин, почему закон не очень доверял этой профессии. Служащие королевского правосудия привыкли рассматривать возможность корректировки в каждом случае, где убийца "просто выходил из себя", и для обученного психиатра было относительно легко обнаружить признаки корректировки. Но именно поэтому Крогман и ему подобные требовали такой астрономической оплаты, так как настоящее их искусство заключалось в незаметности, осторожной вербовке, анонимности и запутывании следов.
Каждый полицейский знал, что корректировка может быть возможным объяснением почти для любого убийства, но хорошие корректировщики с преступными наклонностями были редки, и вся деятельность корректировщиков тщательно регулировалась. Из-за этого настоящие скорректированные убийцы встречались гораздо реже, чем предполагали авторы плохих детективов. В результате следователи предпочитали искать сначала более привычные мотивы, поэтому Крогман старался по возможности выбирать в качестве орудия кого-то имеющего мотив. Когда кто-то убивает того, кого всегда ненавидел, полиция смотрела на прошлое убийцы и жертвы и там находила их мотивацию, а не искала мистических и маловероятных причин.
Кроме того, Крогман предпочитал программировать орудия как камикадзе. Конечно, он не хотел, чтобы казалось, будто они намеренно стремятся к самоубийству - вот это могло навести гадкую, подозрительную полицию на мысль о корректировке - но было относительно легко запрограммировать кого-то сделать ошибку со смертельным исходом, если в дело вступали телохранители. Другим излюбленным методом Крогмана были убийства-самоубийства любовников, потому что они встречались так часто, что полиция считала их обычным делом. Только когда у него не было никакого другого выхода, он полагался на орудие без личного мотива для нападения, а тогда он всегда старался, чтобы убийца не пережил жертву.
Но главным ключом к успеху было никогда не забывать о том, что лучший способ избежать обнаружения - это с самого начала спланировать все так, чтобы никто не мог подозревать, что убийце приказали убить. Его нынешнее орудие было шедевром. Эту ликвидацию заказали больше земного года назад, и последние десять месяцев выбранный им молодой одинокий бродяга систематически выработал все признаки опасно одержимой личности. Его дешевые комнаты превратились в настоящий храм наследной принцессы Адриенны. Под влиянием "корректировок" Крогмана он начал со случайных, несвязных дневниковых записей и постепенно дошел до безумной одержимости принцессой. То, сколько времени он потратил на собирание своей коллекции фотографий, бумажных и электронных вырезок и дневников обязательно убедит любого, кроме разве что самого параноидального и неутомимого из следователей, в том, что это все действительно работа одинокого безумца.
Это была главная линия обороны Крогмана, и по его расчетам она должна выдержать. Если же нет, его второй линией защита была анонимность. Никто никогда не видел его вместе с бродягой, и он предусмотрел до мелочей, чтобы не существовало ничего, что бы даже косвенно связывало его с инструментом.
И конечно, он постарался, чтобы данный молодой человек ни в коем случае не пережил свою жертву.
Все это объясняло то, почему никто, кроме Торо, не мог осуществить нападение. Кто-то должен был это сделать, хотя бы из древнего принципа "простота - залог успеха". Человеческий разум - сложный механизм. В соответствующих обстоятельствах он может превозмочь даже самую глубокую и тщательную обработку, и чем корректировка сложнее, тем больше возможностей для разума скорректированного индивидуума найти щель в программировании и выскользнуть сквозь нее. Значит сложный пусковой механизм увеличивал риск неудачи экспоненциально, а они не могли позволить себе ни единой промашки в этой операции. Поэтому пусковой механизм был как можно проще: невинный визуальный ключ, который ни один следователь, изучающий запись камеры безопасности, не сможет связать с атакой.
В данном случае им был красный носовой платок в нагрудном кармане читающего газету и пьющего лимонад человека, и чихание.
Теперь остается только дождаться, пока мишень не припрется наконец сюда, чтобы Торо мог запустить орудие и покончить с этим делом.
Глава восьмая
"Можно поближе посмотреть на эту "принцессу"?" - Искатель-Мечты спросил Парсифаля. Старший кот посмотрел на него и дернул ухом.
"Да ты честолюбивый юноша, - заметил он. - И, наверное, торопливый. Ты еще не чувствовал боль в ее мыслесвете"
"Может и честолюбивый, но я так не думаю. У меня нет причин думать, что именно ее я ищу. Но ты же сам говорил о мощи ее мыслесвета, и даже если не с ней мне суждено построить связь, я сам жажду почувствовать его. А что касается ее боли, - Искатель-Мечты помахал кончиком хвоста с намеком на грусть, - среди Народа сильнейший мыслесвет нередко выковывается в печали и горе", - заметил он.
"Правда", - не сразу согласился Парсифаль. Он выпрямился и потянулся, громко зевая. Искатель-Мечты почувствовал, что его мыслеголос потянулся к кому-то еще. Искатель-Мечты не мог услышать разговор - это бывает, когда не знаешь, кто находится на другом конце фокусированной связи - но он почувствовал поток информации. Потом Парсифаль кивнул, излучая своим мыслесветом удовлетворение, и посмотрел вниз с широкой крыши здания.