– Не может быть. – Мама прикладывает руки к груди. – Я играла в нем Уиннифред, когда была в лагере.
– Серьезно? – Андерсон широко распахивает глаза.
– Серьезно, – улыбается мама. – Одна из моих любимых ролей.
Тут нужно уточнить вот что: я вроде как пою. Но моя мама поет по-настоящему. В моем возрасте она играла главные роли во всех постановках, для которых проходила прослушивание. И не только в школьных – в любительском театре местного культурного центра тоже. А каждое лето она становилась звездой лагеря «Вулф Лейк». Думаю, класса с четвертого на ней держалась вся театральная программа.
– «Однажды на матрасе», ну и ну. Вот здорово! Надо сказать Эллен. Кейти, помнишь мою подругу Эллен? – говорит мама и тут же продолжает историю: – Мы выросли вместе и были лучшими подругами в лагере, а потом как-то разбежались и не общались… сколько уже, лет двадцать пять? – Она грустно качает головой. – Поссорились из-за пустяка, представляешь? Она встречалась с ужасным парнем, а я… Ты меня знаешь. Не стала молчать. Но он был такой дурак. Слава богу, это в прошлом. Эллен просто куколка. Ты должна помнить.
– Ага. Эллен. Из лагеря. Встречалась с дураком.
– Какое там, она ведь за него потом вышла. Ой-вэй. К счастью, они уже почти закончили со своим разводом, и она вернулась в Розуэлл…
Я чувствую, что теряю нить. Обожаю маму, но она слишком уж любит поговорить. Слишком. Может болтать часами. Мы с Райаном в детстве даже засекали время незаметно. Энди-то, конечно, как хороший мальчик, сидит и вежливо кивает.
– …и ужин на шаббат, – завершает мысль мама. – Но довольно, я и так вас тут задержала, а вы наверняка хотите сбежать поскорее и послушать саундтрек к мюзиклу.
– Что вы… – начинает Энди, но я перебиваю его:
– Да. ДА. Надо идти работать над постановкой. Спасибо, мам. Ты лучшая.
Потому что, когда собственная мама показывает вам путь к побегу, вы не отказываетесь.
Сцена шестая
Я собиралась мечтать о новой постановке, но продвинутый курс истории Соединенных Штатов внес существенные изменения в мое расписание. По-моему, заставлять нас сосредотачиваться на пуританах за восемь дней до проб – это ужасно неуважительно со стороны учителей.
До тех пор ведь нужно успеть очень многое тщательно обдумать. Выбрать песни для прослушивания, например, вспомнить, как правильно дышать, построить теорию о том, насколько Джао будет опираться на возраст при отборе в этом году. Раз в несколько лет ей приходит в голову, что все лучшие роли должны достаться выпускникам. Отличный подход на будущий год: да, Джао, пожалуйста, так и сделай. Но если она решит в этом году так поступить, у меня даже шанса не будет.
А между тем я снова на что-то надеюсь. Типичная я: вечно мечтаю об огнях рампы. О верхней строчке в списке ролей. О том, как голос растекается по залу благодаря беспроводному микрофону. О стоячих овациях. Бурных аплодисментах. Эти мечты увлекают меня каждый год.
И каждый год не сбываются.
Глупо желать этого. Желать главной роли. Музыкальной партии. У меня и ролей со словами-то почти не было. И я даже не уверена, что потяну. Да, может быть, мой голос неплохо звучит, когда я одна пою в комнате. Но все знают: немного напряжения – и я уже растерялась.
Все это знают.
Однако мечты никак не остановить. Стоит закрыть глаза, и перед внутренним взором я вижу один и тот же образ. Себя в роли принцессы Уиннифред Угрюмой. Вот она я, стою в центре сцены в искусно перепачканном платье средневекового кроя и пою про болота. Или лежу на высокой стопке матрасов, пока остальные разбегаются вокруг.
Или иду по стопам великих. Кэрол Бёрнетт[4]. Сара Джессика Паркер. Трейси Ульман[5]. Моя мама. Мечта, в которой я хотела бы жить.
А мистер Эдельман – как некстати! – хочет провести отведенное на изучение истории Соединенных Штатов время за изучением истории Соединенных Штатов. Сегодня к тому же он раздал нам стопки рабочих бланков. По тому, насколько быстро преподаватель переходит на рабочие бланки, всегда можно понять степень его отчаяния.
Сегодня третий учебный день.
Что ж, он хотя бы разбил нас на группы. Группы, правда, так себе. Я попала к Брэнди, но вместо Рейны и Андерсона нам достался какой-то случайный пижонистый парень, Джек Рэнделл. Как и следует ожидать, дела у нас идут не слишком хорошо. Отчасти потому, что Джек – напыщенный индюк, а пуритане – это ужасно скучно. Отчасти потому, что мы с Брэнди заняты собственным исследованием.
– Как понять, будет это оригинал или новая версия? – спрашивает Брэнди.
– Как насчет чего-то нового? – вмешивается Джек. Конечно, размытые намеки с сексуальным подтекстом – это родной язык всех пижонов. Брэнди даже глаз от телефона не поднимает. Тогда он наклоняется ближе и делает демонстративный вдох. – Брэнди Рейс. Твой аромат для волос. Моя одобрять.