– Ты? Антонин? – изумился Богородицкий.– Человек тонкого вкуса!
– Вот именно поэтому. – Свешников втягивал голову в плечи, как бы ждал по ней удара.
– Господа, товарищи, друзья! – воскликнул Александр Максимович.– Наш разговор слишком серьезен. Прошу вас наполнить бокалы, я хотел бы предложить тост. Господа, товарищи, друзья! – заговорил он, когда в рюмки было долито, и встал.– Я рад, что у нас завязался такой оживленный и откровенный разговор. Пусть наши дорогие гости знают, что мы вопреки недоброжелательной буржуазной пропаганде на самом-то деле откровенны, мы свободны в своих суждениях, мы отнюдь не одна некая ударная бригада, как нас хотят представить на Западе. Мы люди. И к нам приехали посланцы другого мира. Тоже люди. Земляне, так сказать. Как мы. И мы им рады, мы их приветствуем. Мы готовы им помогать, кто только чем сможет. Мы рады нашим дружеским контактам. За здоровье наших уважаемых гостей! За ваше здоровье, госпожа Браун, за вас, господа Клауберг, Карадонна и Росс! Все встали, чокались, кланялись друг другу, долго держали рюмки в руках.
Потом вновь пошли разговоры. К храмам больше, правда, не возвращались. Богородицкий усиленно звал всю группу издательства «New World» к себе в гости в ближайшее же время. Клауберг благодарил и заверял, что они будут рады возможности познакомиться ближе с замечательным русским поэтом и мыслителем.
Юджин Росс тем временем пересел на стул рядом с Генкой.
– Вы мне нравитесь,– сказал он Генке, положив руку на его колено.– Вы острый, современный юноша. Очень хочется как следует узнать вас, молодых советских людей. О вас пишут, конечно, на Западе. Но, должно быть, немало и врут. В футбол играете?
– Нет.
– А каким видом спорта увлекаетесь?
– Насчет спорта я не очень. – Генка засмеялся.
– Тогда в чем ваше хобби?
– Хобби-то? Трудно сказать. Жизнь во всех ее проявлениях,– не определенно ответил Генка.– Языки изучаю. Английский. Итальянский.
– Английский – это замечательно. Язык, на котором говорит пол мира. А итальянский…– Юджин Росс скривил губы.– Только как хобби. Не больше. У вас есть друзья, товарищи?
– Есть. Сколько угодно. У меня, как пишут в романах, обширные знакомства в различных кругах.
– Вы мне нравитесь,– повторил Юджин Росс и хлопнул Генку по плечу, – Давай выпьем на «ты». Мы с тобой не деды, чтобы на «вы» изъясняться. Тем более, что в английском языке этой разницы и нет. Ну как?
– Давай, – сказал Генка. Они чокнулись и выпили.
– Водка! -_ сказал Юджин Росс.– Я ее недолюбливаю. Слишком резкая жидкость. Виски лучше.
– Виски мне тоже нравится,– согласился Генка.
– Приходи ко мне в отель. У меня хороший запас виски.
– В «Россию», что ли?
– Нет, жить в «России» мы не захотели. Муравейник. Шум. Толкучка. Мы в «Метрополе». Запомни номер комнаты. Утром до десяти, во время обеда и вечером.
– А вы долго пробудете в Советском Союзе?
– Сколько надо. Может быть, полгода. А может быть, и год. Пока не сделаем дело.
– Ну, красота! – обрадовался Генка. Юджин Росс ему тоже нравился. Замечательный американский парень. Все-таки эти американцы народ настоящий! Простота. Общительность. С ними можно не церемониться, не раздумывать, в какой руке держать вилку и из какого бокала какое пить вино. Держи, как хочешь, и пей, из чего вздумается, что под рукой.
– Ладно,– пообещал Генка,– приду.
– И друзей своих приводи. На всех хватит. – Юджин Росс приветливо, во весь рот, улыбался.
К неудовольствию Сабурова Порция Браун увела от него Ию. Обе женщины уселись в «ситингрум», в уголке, возле курительного столика. Американская гостья угощала Ию особо пахучими сигаретами новой марки и расспрашивала о том, чем Ия занимается.
Ие не очень нравилась голубоглазая собеседница. Но долг вежливости обязывал, она рассказывала о том, что по договору с одной научной организацией переводит статьи из научных и технических журналов.
– И за это у вас хорошо платят?
– По-моему, нормально, – ответила Ия.
– Но вы так скромно одеты…
– Это не от бедности. – Ия улыбнулась.
– Отчего же?
– Так сложилось. С детства не имела тяги к нарядам.
– Вас больше привлекает интеллектуальная жизнь?
– Может быть.
– В нашем мире тоже есть подобные женщины. Обычно они ученые, общественные деятельницы. Но, как правило, они некрасивы, непривлекательны. А вы очень привлекательны. У вас такое лицо, такая фигура… Странно. У вас, очевидно, очень строгий муж?
– Я не замужем.
– О! Тогда я ничего не понимаю! Какие удивительные у вас мужчины! Если бы я была советским мужчиной…
– Поскольку такая возможность вам не угрожает, дорогая мисс Браун, оставим этот разговор.
– Пожалуйста, пожалуйста,– поспешно согласилась Порция Браун, не желая раздражать Ию. Но мне бы не хотелось, чтобы наше знакомство вот так сегодня и окончилось.
– Если я вам могу быть полезной…
– Нет, не в этом дело. Не в том, что полезной или неполезной. Просто дружба…
Ия протянула ей руку. Порция Браун горячо ее пожала.
23
Сабурову все же удалось отбить у Порции Браун эту интересную молодую русскую с не слишком часто встречающимся именем Ия.
– Пожалуйста, простите мне мою, может быть, назойливость, – сказал он, – но иностранцу в чужой стране хочется знать все, а разговаривая с вами, я некоторые вещи понимаю лучше, чем при разговорах с кем-либо иным.
– Какие же именно?
– Видите ли, отправляясь в Советский Союз, я очень много прочел о вашей жизни, о вас, против вас, за вас. Многое мне было непонятно при этом чтении и после него. К пониманию некоторых явлений я не находил ключа. Собственными глазами в брюссельском аэропорту мне пришлось увидеть, как в самолет, отправляющийся в Москву, садилась скверная кабацкая певица из Соединенных Штатов, лезли крикливые английские гитаристы, которые там, в Англии, бродят и поют под свои гитары по дворам. А вы, великая страна, пригласили их к себе на гастроли! В Россию, мне известно, и до революции стремились гастролеры со всего света: их манил хороший заработок. Но, позвольте, на подмостки императорских театров, под своды знаменитых концертных залов допускались лишь миро вые имена! Сомнительные певички гастролировали в «Буффах» дешевого разбора да в «Луна-Парках». Теперь я начинаю понимать, почему получается так, вы прекрасно объяснили. Уход от действительности? Да? У вас, значит, тоже есть люди, которые устали? Которым все это оказалось не по силам?
– Что «все это»? – спросила Ия, и Сабуров не мог не увидеть, как; она насторожилась.
– Я имею в виду вашу борьбу за создание нового общества. Это ведь очень трудная борьба. Во много раз труднее, чем любые строительства, ракеты, спутники и прочее. Они же есть и в Соединенных Штатах. А вот нового общества там нет. Верно?
– Да, вы правы, – ответила она.– Борьба эта трудная и не каждому по силам. И, действительно, уставшие от нее есть. Но есть и такие, кто и не боролся и не борется ни за что. Это никакие не борцы. Я, например. – Она подняла на него глаза и как бы ждала, что же скажет на это иностранец.
– Вы? – поразился Сабуров.– Вы шутите, конечно. Вы такая идейная! Вы превосходно судите о мировой политике. Скажите, если это вам не трудно, кто ваши родители?
– Родительницу мою вы можете видеть. Вон она, в кружевном платье! Хозяйка этого дома. А мой отец… Он погиб на войне. Он был политработником, комиссаром.
– О, это грустно. Может быть, не надо об этом…
– Ничего. Иногда надо.
– Я бы хотел встретиться, поговорить с такими людьми, каким был ваш отец. Мне трудно поверить, что такие, как господин Богородицкий, да он, кажется, и молод для этого,– разбили гигантскую военную машину Гитлера. По воле нашего дуче мы, итальянцы, состояли в союзниках Гитлера, и я видел, какова была эта машина. Никто из нас не верил тогда, что возможна сила, которая бы не только выдержала ее натиск, но и покончила бы с ней. А вы это сделали. Почему? Как? Такие, как ваш отец, наверное бы, мне все объяснили. Но я не знаю, где с ними можно встретиться. Вокруг нас, нашей группы, лишь представители фирм, с которыми мы ведем дело, лишь деловые люди. Они смотрят на часы, отвечают «да», «нет» или «подумаем». Их даже неудобно занимать не связанными с делом разговорами. Я рад, что вы так любезны и тратите на меня свое время.