В ноябре 1992 года я снова приехал в Прагу. Помнится, передо мной тогда стояли две задачи: навестить в Пльзене, в НИИ концерна «Шкода», Ярослава Фиалу, передать ему наши программы на опытную эксплуатацию, а затем сделать то же самое в Праге, в Институте атомной физики. Наше ленинградское объединение «Буревестник» снабжало рентгеновской аппаратурой нефтехимические предприятия Румынии, вузы и НИИ Болгарии, Венгрии, Польши и ГДР, но наиболее тесные связи установились за долгие годы с Чехословакией. Здесь работали самые квалифицированные специалисты, они активно сотрудничали с европейскими странами, с Канадой и США, часто устраивали симпозиумы и конференции, на которые приглашали иностранных ученых, и чехословацкая наука была, как говорится, на высоте.
Так вот, дело было в 1992 году, на дворе стоял ноябрь. В Петербурге это мрачный месяц: небо серое, низкое, постоянно идут дожди, парки усыпаны бурыми листьями, и все застыло в ожидании первого снега. Иногда снег ложится сразу и надолго, а временами не спешит, укроет землю на день-другой и исчезнет, оставив грязь и лужи. Но в Праге было солнечно, листва еще только начала опадать, и склоны холмов на левом берегу Влтавы оделись в багрянец и золото. Помню, что в тот раз я не ходил в музеи и даже не заглянул в магазин русской книги, а бродил в свободные вечера по Малой Стране, по Старому и Новому Городу, любовался пражской осенью, стоял на Карловом мосту, глядя на неторопливые речные воды. Признаться, меня мучило предчувствие, что теперь я долго не увижу Прагу, и основания для этого были: на родине творилось что-то непонятное, прошлым летом случился путч ГКЧП, словно Россия вдруг стала Аргентиной или Парагваем; рубль падал, мой институт, как и другие научные учреждения, балансировал на грани пропасти, и, похоже, будущее ничего хорошего не сулило.
В общем-то, эти предчувствия оправдались. Я распростился с Прагой на целых восемнадцать лет, и эти годы вместили массу событий, о которых читателям известно не хуже меня. Да, немало пришлось пережить моей Родине и моим соотечественникам. Однако многие бывшие страны социалистического лагеря тоже хлебнули лиха. И если говорить о Чехии, то здесь возврат к свободе, демократии и частному предпринимательству свершился в самой мягкой форме: не зря ведь революция тут была «бархатной». Удивительное дело: произошла революция, и при этом никого не повесили, не расстреляли, не выбросили из окна и не упекли на долгие годы за решетку! Я полагаю, причина тут в следующем: чешский народ тверд и упрям, но незлобив и разумен; чехи как бы молча договорились не устраивать «охоту на ведьм» и отпустить друг другу прежние грехи. Да и с первым президентом чехам тоже повезло, выбрали они философа и литератора, а не бывшего партийного функционера.
Словом, я вновь оказался в Праге спустя восемнадцать долгих лет. Что случилось со мной самим за эти годы? В общем-то, не произошло ничего страшного: исчез физик доктор N., появился писатель Михаил Ахманов. Сидит он сейчас у компьютера в своем любимом Петербурге и пишет про свою любимую Прагу: про ее дворцы и храмы, про века ее славы и бедствий и про ее великих королей и гениев. Так что я доволен своей судьбой: не каждому так повезло — получить второй шанс, вторую жизнь! В этой новой жизни мне тоже удалось кое-что повидать, но, вспоминая поездки в другие страны, я вдруг выяснил любопытный факт: оказывается в Чехии (Чехословакии), в Праге, я бывал столько раз, сколько во всех других местах вместе взятых.
Стоит ли спрашивать, почему?.. Вся наша книга и есть ответ на этот вопрос.
Итак, 2010 год, июнь месяц. Я снова в Праге. Стою на площади у Пороховой башни, гляжу на пестрые толпы пражан и туристов. Нет рядом друзей моей юности, и от этого на сердце становится горько… Но зато со мною рядом Владо Риша, мой новый друг.
Приложение
Повесть о Брунцвике
После смерти князя Жибржида во владение чешскими землями вступил его сын Брунцвик. Молодой государь отличался благородством и справедливостью, но в королевстве своем надолго оставаться не собирался — не давали ему покоя мысли о геройстве и подвигах отца. И вот, на третий год своего правления, решил он отправиться в поход, чтобы мир посмотреть и величие и славу своего Отечества умножить.
— Мой отец добыл знак орла, а я добуду знак льва, — так молвил князь, открыв свои намерения молодой жене, прекрасной Неомении.
Сильно опечалилась княгиня, узнав о решении мужа. Стала упрашивать его остаться, не подвергать себя великой опасности, но Брунцвик не уступал. Горько заплакала она, обняла князя и со слезами умоляла не оставлять ее одну в грусти и печали. Принялся Брунцвик нежно успокаивать супругу и пообещал, что не оставит ее без опоры и заботы. Попросил он отца ее помочь дочери управлять землями Чешскими и всячески заботиться о ней, пока муж не вернется. А после, сняв с пальца перстень, сказал Брунцвик жене: