Самое хрестоматийное, известное многим еще до поездки в Чехию словечко – это, конечно, позор. Настолько известное, что великий чешский хоккеист Яромир Ягр, игравший один сезон в России в омском «Авангарде», так высказался на пресс-конференции после крупного поражения своей команды: «Это позор!
Есть такое русское слово – позор!» То есть остроумно обыграл его «от обратного». А уж в Чехии туристу не обратить внимание на многочисленные таблички с надписью «POZOR» просто невозможно (только произносится позор – ударение у чехов на первом слоге). Особенно забавляют надписи на дорожном полотне «позор – дети», то есть «осторожно – дети». На втором месте в рейтинге популярности у наших туристов, пожалуй, стоят черствые потравины. Здесь как бы двойная издевка: свежайшие, вкуснейшие сыры, копчености, хлеб – и под такой непотребной вывеской!
Еще одна приятная особенность чешского языка – многие слова звучат для нашего уха ласкательно-уменьшительно, будто чехи не со взрослыми разговаривают, а с детишками лепечут. Когда у нас в рекламах встречается слово супчик, меня это раздражает. А вот чешское пивечко (так они называют свое любимое пиво) звучит вполне органично. Стюардесса по-чешски петушка, причем слово это вполне официальное. Холодильник – ледничка, утюг – жехличка, проездной билет – йизденка. Ласковый народ чехи! Во всех исторических текстах любимая чехами мать Карла IV названа Элишкой, только изредка добавляется в скобках Елизавета. Точно так же и святая Анна Чешская – Анежка. Наш новый гид по Праге, интеллигентная пожилая дама, представилась мне Элишкой. Хоть и знаю давно эту особенность чешского языка, все равно, обращаясь к ней по имени, преодолевал некоторое внутреннее сопротивление – не фамильярно ли? А вот другая женщина-гид, с которой я давно работал и звал ее Леной, вдруг дала мне визитку, из которой я узнал, что ее полное имя Ленка(!). Ну нет, тут уж увольте, я себя не пересилю – взрослую солидную даму, да на рабочем месте, звать Ленкой!
А вот теперь задумаемся над метким определением Петра Вайля: «праславянский детский лепет». Помните летадло, плавидло, возидло? И с грустью придем к выводу: чешский и польский языки в гораздо большей степени сохранили изначальные славянские корни, чем наш «великий и могучий», в них гораздо меньше иностранных заимствований. На первый взгляд это кажется непонятным – сильнейший прессинг немецкого языка, многолетний запрет на обучение на чешском, в «приличном обществе» – только на немецком! Я имею в виду прежде всего время господства Габсбургов, но сильнейшая экспансия немецкого языка началась гораздо раньше – как минимум с XII века. Однако сложившаяся ситуация только кажется противоречивой; наоборот, загнанный в подполье национальный язык занимает круговую оборону, «консервируется», а во времена более благоприятные выходит на поверхность и стараниями ревнителей и просветителей расцветает, не оскверненный иноязычными заимствованиями. А мы, никем не завоеванные, позволяли себе роскошь перенимать иноземные словечки, пока не забили тревогу славянофилы, не предложили заменять привычные уже термины и понятия на наши, исконные, от славянских корней происходящие. Поздно, возидло уехало: уж больно неуклюже, искусственно и совершенно комично выглядят сейчас эти попытки. Не растерять бы того, что сохранилось на сегодняшний день, букву «Ё», например!
Суровый пурист адмирал Шишков, министр просвещения в пушкинские времена, на полном серьезе предлагал вместо иноязычного тротуар употреблять топталище, вместо галоши – мокроступы, вместо фортепиано – тихогромы и т. д. Однако заслужил только снисходительные насмешки, в том числе и от самого Пушкина, который, употребив в «Евгении Онегине» французское выражение, иронически заметил: «Шишков, прости:/ Не знаю, как перевести…»
Ну вот, первые шаги к адаптации на узких улочках Праги вы уже сделали: не стушуетесь теперь, увидев надпись позор, не шарахнетесь в ужасе от черствых потравин и, наоборот, не будете ломиться в дверь с надписью вступ заказан, поскольку уже поняли, что заказывать по-чешски – запрещать. Хоть какую-то пользу вы уже извлекли из моей писанины, согласитесь!
А теперь давайте продолжим и научимся элементарно объясняться с чехами. Здороваться совсем просто: добре рано, добры дэн, добры вэчэр. Приветствие наздар слышится редко, а вот распространенное агой лучше бы вам пока не применять: вдруг этот аналог нашего привет кому-то покажется фамильярным. Попрощаться сложнее: на схледаноу. В конце слова прямо-таки поется – насхледаноооОУ. Наверное, поэтому часто слышу явно сокращенное насхлед… «Спасибо» всколыхнет ассоциации с украинским языком – декуйи. А другое волшебное слово пожалуйста совсем понятно, только почему-то во множественном числе: просим. Звучит так: просипим. Извинение, как формула вежливого обращения (что-то вроде извините за беспокойство), – проминьте, а вот если на ногу кому наступили, толкнули – применяйте вполне нормативное чешское слово… пардон. (Есть, есть и у них заимствования!) Отрицание звучит вполне по-нашему – нэ, а вот да ни на что не похоже – ано. Правда, есть еще разговорное йо… Иногда чехи употребляют эти слова вперемешку: ано, ано, йо, йо. Это явно заимствованное немецкое йа. (Ага, еще одно!) Ну, что дальше? Продолжаем уповать на сходство наших языков: где – гдэ, налево – влэво, направо – вправо, хорошо – добрже, маленькое – малэ, большое – вэлке (последние два слова особо важны при заказе пива!). Ах да, жизненно необходимая фраза: «Сколько это стоит?» Она тоже очень простая: «Колик то стои?» Теперь – логично – потребуются числительные. Они тоже вполне узнаваемы на слух: едэн, два… пет, шэст, сэдум, осум… дэсэт… двацет… тршицет. Только наше слово сорок может поставить в тупик чеха и поляка, не учившего русский язык. Однако в этом мы сами виноваты, ведь выбивается сорок из общего понятного ряда: «два десятка, три десятка… пять десятков». А откуда у нас сорок? Вряд ли все ученые пришли к единому мнению, но самая популярная версия звучит так: все дело… в обилии пушнины на наших просторах. Шкурки считали «сорочками», в первоначальном значении «наволочками»: число образовалось от количества шкурок, влезавших в стандартную «сорочку».