Ты не выведешь нас из равновесия экспериментами с гласными, которые тебе известны, и о которых ты думаешь, будто бы те и наши. Открывай новые качества высказывания, желай нам надражи (nádraží — вокзал) вместо на здрави (na zdraví — на здоровье)[9] и делай из чешского языка еще больший ребус, чем тот на самом деле таким является. Хотя нас ты итальянизируешь или испанизируешь, но, тем не менее, древние бойи когда-то вышли из пред-Чехии (то есть, отсюда), чтобы оставить свои следы в Италии и Испании, а так же, хотя именно их мы должны благодарить за само название "чех", наша буква "с" суверенна и независима! Мы не позволим ее отобрать ни за какие коврижки, и не позволим сделать из нее ни каркающую "к", не допустим каких-либо фокус-покусов с "ч" или "тш".
Не забывай золотого принципа, что наше "с" никогда (а у нас это и на самом деле кое-чего значит) не является "к". Она никогда не теряет своей цицероновского волшебства. Всегда это Цецилия, и, несмотря на всяческие рационализаторские идеи, она не превратится в Кецилию. Вацлав Гавел — это вам никакой не Ваклафф или Ватшлафф. Ко всему этому необходимо приложит цит (cit — чувство)! И такой вот цит — это вам никакой ни "кит", не говоря уже — о ужас! — про "тшит"! Ты можешь приблизиться к нам по-итальянски, когда воспользуешься южными гласными звуками. Быть может, бойи и привезли их в качестве военных трофеев, когда их таки прогнали из Рима. Вместо того, чтобы забрать саженцы винограда — к примеру, Кьянти — для них у нас не было соответствующего климата, они забрали "а", "е", "и", а еще "о" в качестве вокального вина. Потому мы радуемся, что там, на юге, под нечешским солнцем между деревушками Чеччи и Леччи (не напоминает это тебе Чеха и Леха) зреет чудное красное вино, которое до настоящего времени зовется "Чеччи", река же с названием Чечина все так доползает до Средиземного моря, у нас же, помимо плков, влков и крков, тоже имеется контрабанда гласных звуков родом с Апеннин. Потому что чешскую музыку, которая сама по себе является замечательным понятием и достижением, было бы невозможно составлять исключительно из согласных.
Ясный звук наших гласных — это врата к чешской радости. Мрачные тона у нас исключения. Мы не любим драм и бесповоротно утраченных вещей, либо-либо. Наверное, именно потому мы презрели грамматический род, поскольку, похоже, нам мешала его страсть к упорядочиванию. Когда у нас какое-нибудь летучее явление сделается постоянным понятием, оно еще никак не может справиться с окончаниями. Они же у нас бывают живые и неживые, регулярные и особенные. Значительно чаще, чем в других языках, нужно еще выбрать себе и пол. И все это экономит время и место. Предложения становятся короче, как написанные, так и проговоренные. Вместе с переводом чешский автор обретает значительность. На немецком языке его текст автоматически становится на четверть длиннее. Все это радует сердце (srdce) и пополняет кошелек.
Понятное дело, расширенность нам полностью не чужда, только мы достигаем ее с помощью других средств/ Болтовня — это мы любим. Вполне возможно, что английское "chatter" свое "ч" взяло как раз из чешского языка. А наш прародитель Чех звался Chat, то есть, простите, "Чет"!
То есть, если говорить в общем, то речь идет о приятном занятии, и наша болтовня не может избежать какого-то содержания. Наш человек в Нью-Йорке, когда слышит: "Nice to see you", сразу же делает вывод, что его рады видеть, следовательно — и слышать. Ну а вопрос: "How do you do?", для него прекрасный повод начать длинный рассказ о том, как у него по-настоящему идут дела. Семейные перипетии для нас штука весьма интересующая, так что о них рассказывают с истинным наслаждением. Нет, конечно же случаются провалы, неудобства и неуспехи. На вопрос: "А вот ты слыхал / а вы слыхали…?", мистер Плк автоматически отвечает мистеру Чету: "Конечно, ясен же перец". Просто он всегда прекрасно информирован и с радостью подкинет свои три копейки к любой сплетне, тем более, когда, вопреки собственному заявлению, услышит ее впервые. Так рождается правда слуха, и в сумме что-то там всегда совпадет. Ну а уж в самом худшем случае, правдивой останется эта вот фальшь.
Но зло здесь не является намерением или основным принципом. "Коварство и любовь" — это ведь не чешское произведение. У нас интрига или коварные замыслы — всегда как-то бесчестно. Она должна быть — как минимум — забавной, в противном случае, интрига пробуждает жалость, сочувствие — а сочувствие всегда объединяет.