— Да что ты, гость в дом, коза в дом, — возражает Пекар и качает головой над листом бумаги с подсчетами. — Посмотри, цифры не врут, здесь все черным по белому! За пять минут двадцать семь, значит, за час в двенадцать раз больше, то есть триста четырнадцать крон ноль-ноль геллеров… Правильность подсчета я проверил… В месяц это могло бы составить около ста пятнадцати тысяч без налога. Надо еще учесть производственный капитал, расходы на жизнь, амортизацию, расходы на представительство, транспорт… Если не учитывать нерегулярных сверхурочных, премий, долю в прибылях, квартальные премии, переменный капитал… Как там этот закон отрицания отрицания, который мы проходили на политучебе?
Эльвира на это ни бе ни ме, мол, устала, и тотчас уединяется с расчетами в спальне. Она знает, преувеличенный энтузиазм супруга ни к чему хорошему не ведет, и интуиция подсказывает ей сохранять в таких случаях предусмотрительную осторожность. Но, изучив подсчеты Пекара, она, к удивлению, не находит в них никакой ошибки. Это кажется ей самым подозрительным.
Сон переносит ее в деревню ее детства, по смене картин он напоминает быстро бегущие кадры немого кино. Правда, сон ее озвучен. Хозяйка Эльвира в национальном костюме выходит во дворик перед красивым, явно собственным деревянным домом, в фартуке она несет зерно для предполагаемой птицы. К ней подходит супруг, тоже в национальном костюме и с «валашкой»[73] в руке, и запускает руку в ее фартук.
— Ну-ка, ну-ка, что у тебя там, голубка сизокрылая… — говорит он. — Я голоден, как актер…
Набирает зерно и сует в рот. Эльвира отгоняет его, как привязчивого петуха, но тут во двор входит почтальон Ондращак с полной сумкой писем, которые одно за другим теряет по дороге, как осенью старый дуб теряет листья.
— Это она пишет анонимки! — показывает он на Эльвиру. — В «Словенку»[74], в Общество разведения домашних животных и в ЮНЕСКО.
Вслед за почтальоном во двор хлынула толпа полуодетых актрис с павлиньими перьями, а за ними стадо коз. Возглавляемые Пекаром, они гонят Эльвиру по улочкам живописной деревни. Наконец она находит укрытие на пожарной каланче и начинает оттуда пререкаться с Пекаром.
— Ты испортила мою карьеру! — кричит он снизу.
— А ты мою капусту! — отвечает она ему сверху.
— Ты испортила мою карьеру!
— А ты мои бобы и капустные кочны!
Заглянувший в комнату Пекар взял из рук спящей Эльвиры расчеты и потушил лампу. Вдруг Эльвира явственно пробормотала во сне:
— Анонимки — это идея.
5
БОРЕЦ ЗА ПРАВА ПАРНОКОПЫТНЫХ
Комната, где демонстрируются результаты работы за день, — это в принципе лакмусовая бумажка для определения популярности. Если в ней постоянно торчит некий режиссер со своим штабом, смело держи любое пари, что это мастер не ахти, а его произведения не стоят доброго слова. Но сегодня мы являемся свидетелями совершенно противоположного явления: в комнату набилось множество разного люда, которому здесь, если говорить серьезно, делать нечего. Если нам и этого доказательства мало, то приход сценариста из числа так называемых «вечных», с бутылкой сливянки и очередной блестящей идеей, должен нас окончательно убедить. Да, да, любезный читатель, этот свою фантазию и сливянку не впряг бы в колесницу какого-нибудь растяпы.
— Маленький семейный юбилей, — объясняет он. — Год назад помер дядя…
Девица-хлопушка, которая, помните, когда-то заверещала перед носом у Пекара, сейчас вынула из своей бездонной сумки, как из сказочного мешка Деда Мороза, стаканчики, автор будущего сценария налил всем, развивая между делом фабулу своего новейшего сценария. Многие воротят носы от обоих даров, одни уже знают эту самогонку, другие поклялись с сегодняшнего дня начать новую жизнь. Наипопулярнейшая отговорка — кивок в сторону проходной, где якобы поставлена машина, а иные, мол, как на грех принимают сейчас антибиотики. Однако все антибиотики бессильны против сюжетов.
— У меня идея, — объявляет сценарист ликующе. — Матьо еще нет? Жаль. У меня тема, какой здесь еще не бывало. Просто создана для него.
— Это о двоих? — спрашивает Миланко, молодой честолюбивый ассистент режиссера.
— Я вам уже рассказывал? — изумляется сценарист. — Или у меня сперли идею?
— Он и она? — безошибочно продолжает угадывать Миланко.
Лоб сценариста на минуту заволакивают тучи подозрения, что кто-то уже спер у него идею, но врожденный оптимизм и уверенность в собственной неповторимости быстро его проясняют.