— Значит… — начинает тот. — Я, значит, отказываюсь. По принципиальным соображениям. Не из-за того, что вы думаете, а потому, что не знаю, чего от меня хотят. Ничему, что предлагает Пекар, я не верю. Он мне один раз всучивал целую сотню, вот пройдоха! Наверное, и сейчас это очередная подлость, чтоб обмануть бедного человека. Как тот таможенник в Браиле. Пятеро мертвецов, сущая Африка!
— В таком случае мне не остается ничего другого… — Пекар осматривается вокруг себя, одалживает у, зеваки мушкетера из статистов перчатку и неловко бросает ее в лицо Гутфройду, — …кроме этого!
— На три метра мимо! — злорадно смеется Гутфройд, но молчание остальных его останавливает. — Ничего себе шутки, этак он мне в глаз мог попасть! В левый! — уточняет он, помолчав.
— Это не шутки, а вызов на дуэль, — разъясняет ему Пекар. — Завтра на рассвете на ламачском лугу. Возле крематория, чтоб вам было поближе. Жду ваших секундантов.
— Фига два, ждите! — огрызается Гутфройд на очередное незнакомое и, по-видимому, гадкое слово. — Секунданты твои дружки, не мои. От меня ты ничего не дождешься!
Режиссер-авангардист приходит в себя и вдруг как заорет:
— Ваши проблемы меня не интересуют, ничто меня не интересует, кроме кино! Камера меня интересует, гример меня интересует, звук меня интересует! Так будем снимать или нет? А?
На откосе снова поднялась оживленная возня. Повелитель стихий Капсюль-детонатор уже отвалил самую большую окаменелость, отброшенную взрывом, и отправил ее на такси домой, сейчас он рассеивает цветные дымовые шашки, как добрый сеятель зерно по весне. Ассистентка Мартушка что-то старательно записывает, из грузовика выгружают козьи шкуры, ротор вертолета раскрутился.
— Пан Пекар, я пожертвую собой! — шепчет Каролу в ухо имитатор Дуланский. — Во имя искусства! Я явлюсь добровольцем!
И решительно шагает к вертолету. Через минуту добровольца Дуланского засовывают в жесткую, необработанную шкуру, прикрепляют ему рога, привязывают ремнями и канатами. Из толпы статистов, не иначе, раздается сакраментальная фраза:
— Если бы она еще умела стряпать!
Но растроганный Пекар тайком вытирает слезу.
Однако ему не дают прочувствовать эту минуту редкостной бескорыстной дружбы. Неопределенного вида серый человечек с портфелем, полным бумаг, оттаскивает его за сосну. Неизвестно почему он говорит загадочным полушепотом, как граф Монте-Кристо:
— Кстати, пан Пекар! Раз уж вы начали об этом разговор… Мы в рамках бухгалтерии подсчитали, что на семь-восемь килограммов кормов, которые полагаются козе в среднем на один съемкодень, она должна производить от двух до трех литров молока…
— Так приблизительно и получается, — согласился Пекар. — Хотя стрессовые ситуации и нерегулярный режим дня делают свое, поверьте мне.
— Верю. Но молоко-то должно быть здесь. Этой молочной продукции кинематография пока еще не получила ни литра, налицо утечка ценного продукта! А после мы удивляемся, почему тот или другой фильм стоит миллионы! Если бы каждый уносил молоко себе, хозяйничал на студии, как у себя дома, мы не досчитались бы ого-го каких сумм. Этак все захотят пасти здесь овец.
— Почему вы тыкаете пальцем именно в меня? Посмотрите вокруг себя, и вы увидите, какие творятся дела! Я мог бы вам рассказать, куда исчезают доски, обои, оборудование!
— Конкретно, пан Пекар, конкретно!
— Хорошо. Вы не заметили, как Капсюль-детонатор использует казенное такси для личных целей?
— Это ваши домыслы. Одна баба сказала. Мы начнем хоть с мелочей, но конкретных.
— Извините, вы что, хотите, чтобы я отдавал вам молоко, которое надою?
— Извиняюсь, не все, только часть, соответствующую по часам съемки. Знаете, у нас такая идея, вам могла бы помочь наша молодежь, или там Красный Крест, или еще какая-нибудь организация. Мы повесим на доску в коридоре объявление. Пусть сотрудник, который интересуется молоком, назовет себя и укажет требуемое количество…
— Ну уж извините, — протестует потрясенный Пекар. — Талант, способности козы являются полным достоянием кинематографии, но молочный продукт остается частной собственностью.
— Вот они, пережитки-то частного предпринимательства! Ведь вам за козу платят, что положено!
— Ну, это еще как сказать! Вы, по всей вероятности, имеете в виду единые тарифы оплаты животных, устаревшие и опровергнутые жизнью гонорарные ставки? Нет, я не боюсь этого сказать! То, что моя коза получает столько же, сколько безмозглая черепаха, лягушка, крот и прочие слаборазвитые животные, что, в конце концов, оспаривал даже сам Дарвин? Или, может быть, бы отрицаете теорию относительности? Только этим прогресса вы не остановите. Где обещанное уже много лет назад дифференцированное тарифицирование животных, где разделение животных на художественные классы?