По данному знаку самые стойкие из скорбящих близких подошли к доске, заимствованной со строительства Клуба писателей. Мастера Ондращака до такой степени растрогала погребальная церемония, что он выбежал из маленького замка на луг с прекрасным и редким расцветшим кактусом.
Дуланский первый пожал Пекару руку и таинственно зашептал ему в ухо:
— Коза умерла, да здравствует коза! Режиссер сказал, королевство за козу!..
Где же еще могли состояться поминки, как не у Беккенбауэра! Карол Пекар с траурной повязкой стоит возле пульта и звонит по телефону. Перед ним куча листиков, в которые он все время заглядывает, набирает разные номера и расторгает договора. Говорит сдержанно, и после каждого телефонного разговора для него как бы закрывается еще одна комната замка, созданного его фантазией. И после каждого разговора он кладет Беккенбауэру в руку пятьдесят геллеров. По договоренности с последним предварительно заплачено было только за пятьдесят граммов на каждого, за все остальное скорбящие близкие должны были платить сами.
— Алло, студия короткометражных фильмов? Говорит Пекар. Я аннулирую договор от пятого марта. Непреодолимые препятствия, важные семейные причины. Остаюсь с приветом… Алло, опера? На гастроли не поедем, отказываемся. Непреодолимая сила, важные семейные обстоятельства… Чего? Гастроли под угрозой? Ну, об этом вы должны были думать сами! Если бы вы дублировали козу, с вами бы этого не произошло… Помогайте себе сами…
Жизнь вдруг стала пустой, и будущее представилось ему в самом черном свете. Ему уже мерещится злорадная усмешка на лице мастера Ондращака, который ходит вокруг, как томимый страстью кот, дожидаясь удобного момента, чтобы своими словами прокомментировать его бесславное возвращение в лоно электростанции.
Вечный сценарист наконец нашел благодарного слушателя. Беккенбауэр внимательно выслушал содержание его последнего потрясного сюжета.
— …Хуже всего то, что объективный критик не существует! — объясняет он изумленному трактирщику.
— Зато контролеров и санинспекторов, готовых штрафовать за грязную скатерть, навалом! — поддакивает Беккенбауэр.
Сценарист чувствует в нем родную душу и начинает уговаривать:
— Ты должен работать в литературном отделе, там ты мог бы осуществить собственные идеи…
Гутфройд, верный своему обычаю, обходит столы и проверяет человеколюбие посетителей. Не может он обойти своими тестами и Пекара.
— Здоровье, босс, я возьму у вас сигарету? Курить буду сам. Могу заказать пиво, правда? Не купите стр… трс… ср… Никак не могу выговорить. Сущая Африка! У меня дружок в зоопарке, они как раз закрыты на учет. Так ловко расписали тотализатор, что каждому из служащих кое-что перепало. Он дал бы мне его просто так, по знакомству, я однажды привез ему из Венгрии жареный кофе… За двадцать крон я вам бы его уступил, потому что вы любите бессловесную тварь…
Пекар не обращает на его слова никакого внимания, приложив ухо к трубке, он вслушивается в шум далей, как будто это морская раковина, и философствует:
— Среди людей, а такой одинокий, какой парадокс! Слова теряют значение, мы не способны вести диалог…
— Ну, за пятнадцать, вместе с мешком, — понижает цену Гутфройд. — Он сгодится и на противень, хотя, признаю, может оказаться немного жестковатым. Но ляжки как у индюка, а мясища!
— У вас уже было когда-то чувство, что вы не можете договориться с самыми близкими людьми?
Гутфройд задумался и вдруг вспомнил:
— Само собой. В Констанце с одной замужней, Она трещит свое по-румынски, мол — плоешти, букурешти, мурмурешти. Так я ей в конце сказал, мол — не пищи! А насчет того что вы скажете?
— А что, собственно, у вас?
Гутфройд начал что-то ему шептать, одной рукой обнял его за плечи и за спиной подал трактирщику знак, чтобы тот налил два раза по пятьдесят граммов «смешанного», что Пекар, мол, заплатит. В Пекаре сразу проснулся интерес, он посмотрел на трубку, которую все еще держал в своей руке, и совсем другим голосом начал в нее кричать:
— Алло, я ошибся, ничего не ликвидируем, это было только мелкое недоразумение, ошибка в координации, алло…
Эльвира Пекарова уже успела обменяться с Мартушкой рецептом диетического творожного пирога и сейчас обменивается с ней мнениями о мужчинах. В пивной по-явился фотограф Гуштафик, как о нем говорят, с фотоаппаратом после похорон.