Воспитательница покраснела и погладила Еника по голове, но тут же вспомнила о своей роли в этом мире.
— Но вам следует приходить за внуком вовремя, — напомнила она с ударением и, гордо выпрямившись, закрыла за собой дверь зала.
— Я уж думал, ты не придешь, — упрекнул Еник деда.
— Я, да чтоб не пришел? — устало запротестовал дед. — Я всегда приду, заруби себе на носу… — Он хотел продолжить речь о том, как можно полагаться на настоящих мужчин, но мигом растерял все свое красноречие, осознав вдруг, что с ним в любой момент запросто может что-нибудь случиться и Еник станет ждать напрасно. — Если только со мной что случится, — неуверенно добавил он, вздохнув, отчего его кольнуло под лопаткой и в голове загудело так, что он даже схватился за лоб и не расслышал, что говорил Еник.
— Ты слышишь? — потянул его Еник за штанину.
— А?
— Не хочешь прокатиться на самокате?
— Я?! На самокате?! Ты что надумал! Я уж и дышать толком не могу, и голова у меня кружится…
Совсем обалдел, ужаснулся он, но когда завел руку за спину, чтобы пощупать, что же так болит, с трудом вернул ее в прежнее положение.
Еник сморщил подбородок.
— Пойдешь к доктору?
— Что мне там делать, — раздраженно оборвал его дед. — От старости ни один доктор не вылечит.
Они шли по улице и не разговаривали. Еник вел самокат, держа его за руль, даже звонок не соблазнял его потренькать. Дед не мог подобрать слов и объяснить Енику, что ему было бы гораздо хуже, если б он шел один. Вдруг дед остановился, пораженный. Ворота Прохазкова двора были распахнуты настежь, и у створки, как на сцене, Прохазка рубил дрова. За его спиной, чуть повыше сада, висело оранжевое солнце, и тень Прохазки подпрыгивала на самой дороге. Белая палка стояла у ограды, а топором он так махал над головой, что страшно было смотреть.
— Проклятье… Чтоб тебе ни дна ни покрышки!.. Сволочь проклятая, — со вкусом ругался Прохазка.
Полено было обколото со всех сторон на острие, однако Прохазка упорно, снова и снова ставил его на колоду. Но не успевал он поднять топор, как полено падало.
Прохазка опускался на колени, шарил по земле и ругался так, что дрожали крыши.
— Ах ты паршивец!.. Калека несчастный!
К воротам прибежала Прохазкова, остановилась, притопывая на месте, юбка у нее колыхалась, а волосы разлетелись крыльями.
— Оставь, ради бога! — кричала она, стоя на почтительном расстоянии. — Опомнись и брось!.. Изувечишь себя!
— Ты что думаешь?! — разорялся Прохазка. — Кенаря себе из меня сделала? Мне уже дальше некуда увечиться! А тебя изувечу, если не уберешься!
Нашарив наконец полено, он поставил его на колоду, поднял топор.
— Как бы не так, козявка…
Полено качалось, но топор, со свистом разрезав воздух широкой дугой, точно и ровненько располовинил его.
Прохазка не сразу поверил, а потом даже подпрыгнул.
— Ты видела?.. Видела, каков удар?!
— Я с тобой не разговариваю! — со слезами в голосе откликнулась Прохазкова.
Дед минуты три не дышал, охваченный дурнотой.
— Ну… что ты на это скажешь? — выдохнул он наконец устало. — Точно, как из пушки.
— Ты можешь лучше, — мудро польстил Еник.
— Ты же видела, — проворчал сердито Прохазка. — Какой был удар!
Прохазкова отступила еще на два шага. Она предчувствовала революцию, и предчувствие ее не обманывало.
— Пока ты не будешь слушать меня беспрекословно, я немая!
— Я ему скажу, — выпалил Еник. Пригнувшись, будто заяц, он вбежал в ворота. — Пан Прохазка, я тоже видел! Удар был… — Он оглянулся на деда: — Как из пушки.
Прохазка, прислушиваясь, наклонил голову.
— Янек… Верно?.. Как из пушки, говоришь? Я верю тебе, парень. Спасибо. За мной не заржавеет.
Еник со счастливой улыбкой вернулся к деду.
— Ты все равно можешь лучше, — шепнул он.
— Что я, — пробурчал растроганный дед и поднял кулак. — Мы с тобой вместе кое-что еще докажем. А сейчас дай-ка мне на минутку самокат.
— У тебя уже ничего не болит? — заботливо осведомился Еник.
Дед пренебрежительно махнул рукой — дескать, он бы и гору своротил.
— Сбегай посмотри за угол, не видать ли кого… А то меня еще в дурдом запрячут.
Еник отбежал, потом помахал деду, и дед покатил. Нигде его ничего не кололо, и дышалось легко. На грешную землю его вернул лишь камень, о который он едва не сбил щиколотку.
— Видал? — Он передал руль в руки Енику и удовлетворенно потер руки. — Пошли в трактир. Я уж и не знаю, когда в последний раз курил сигару… А ты запомни раз и навсегда: раз дед обещал, что придет, значит, придет… Даже если у тебя иногда не хватит терпения дождаться меня.