Внезапно распахивается дверь в переднюю, Рене вздрагивает, но никто не входит — это просто сквозняк. Холодный поток воздуха овевает его ступни, торчащие из-под одеяла, — комната в эту минуту открыта всем ветрам, будто спят они вовсе не в комнате, а в каком-то парке на лавочке, или в каком-то коридоре, или в зале ожидания. И Тршиска — он тоже не спит — встает и закрывает дверь, завешенную от света двумя одеялами.
— Наладились гнать их из сырого дерева, — брюзжит он.
Рене молчит, Тршиска снова укладывается.
[9]
ПРОЦЕСС
В Жилину Рене попадает вечером, накануне процесса. Мать уже томится в нетерпении. Процесс по делу отца и еще четырех врачей начнется завтра утром и продлится три дня. В свое время все впятером хаживали играть в карты к одному мяснику, заведующему крупной скотобойней, год назад угодившему в тюрьму за различные махинации. Сейчас он, выступая главным свидетелем обвинения, должен уличить своих картежных партнеров в том, что за игрой они ели ворованную ветчину, да еще домой прихватывали снедь того же происхождения.
Рене, уговорив мать остаться дома — ненужная нервотрепка! — утром отправляется в здание суда, столь знакомое ему с детства: когда отец был председателем областного суда в Жилине, они жили там. Последняя комната их квартиры служила отцу и кабинетом, через него можно было пройти и в другие присутственные места — там по окончании приемных часов маленький Рене любил играть. Строчил на пишущих машинках. Воровал бумагу. Держа руки на распятии, в те времена еще хранимом у них, давал ложные показания. Но зал, в который Рене входит сейчас, почему-то ему не запомнился.
У входа в зал стоит низкорослый мужчина и проверяет документы. Пропускает только родственников или тех, кто имеет право войти по тем или иным причинам. Коридор до отказа забит любопытствующим людом, и Рене, оглядевшись, испытывает гордость, что обладает таким правом. Он предъявляет удостоверение и во всеуслышание называет себя. Низкорослый мужчина заглядывает ему в лицо — серьезно, но как-то по-родственному. Зал только начинает заполняться. Первый ряд за скамьями подследственных совершенно пуст, поэтому и Рене туда не садится. Но в зал постепенно набивается народ, и ему становится жарко. Повесить полушубок можно лишь на оконную задвижку, а ближайшее окно расположено между трибуналом и скамьями. Путь к нему и назад Рене пытается пройти как можно спокойнее, но на самом деле он не спокоен… По сравнению с другими обвиняемыми положение отца в каком-то отношении лучше, в каком-то — хуже. Хуже — потому что арестовали его девять месяцев назад, из данной группы обвиняемых — первого, и уже судили, приговорив к шести месяцам тюремного заключения. Однако и по прошествии этого срока отца не выпустили — напрасно Рене с матерью поджидали его у ворот Илавской тюрьмы; он снова оказался в КПЗ, ибо тем временем были привлечены к ответственности и другие участники этого дела. И предварительное заключение тянется до сих пор. Исключительное положение отца в этом процессе отнюдь не вселяет в Рене особой надежды: есть опасения, что в ходе расследования объявится новый главный свидетель… С другой стороны, отца Рене уже не могут судить за причастность к хищению мяса, отвечать за что остальным чревоугодникам еще только придется. Отец Рене уже свое получил, и в этом его преимущество. Но что, если ему предъявят какое-нибудь другое обвинение? Знакомые дали матери понять, что на сей раз речь пойдет не только о мясе… В зал входят жены врачей, садятся в первый ряд, впереди Рене. Да, пожалуй, и он туда завтра сядет.
В коридоре поднимается шум, и люди, сгрудившиеся у двери, расступаются. В зал суда входит милиционер, за ним врач, хирург, которого Рене хорошо знает — в детстве он оперировал ему руку, затем снова милиционер и снова обвиняемый и так далее, отец Рене — последний. Все шествие замыкает опять же человек в форме. Отца Рене почти не узнает. Он долго не видел его, и тот неузнаваемо изменился за это время: похудел и весь как-то съежился. Может, потому, что долго болел. Это подмечают и другие. Рене слышит, как кто-то говорит: