— Вот потому районы там и разрослись, — ответил я.
— Плодятся как кошки, — вздохнула женщина и сокрушенно покачала головой. — Будто Петроград резиновый, и едут сюда и едут…
— Не знал, что вы так ратуете за чистоту улиц нашей столицы.
Любовь Федоровна скривилась, словно попробовала лимон, а потом поправила волосы, скрыв рану на лбу.
— Ладно, это я так. Старческое бурчание, — смягчилась призрак. — Сделать вам чаю, Павел Филиппович?
В дом вошел Фома и очень старательно вытер ноги о придверный коврик.
— Пусть возьмет сейфы и займется ими, — воодушевилась женщина и переместилась к кладовой. — Тут у стены под рогожкой…
— Фома, — обратился я к помощнику, — ты сможешь по чертежу внутреннего замка сделать ключи?
— По слепку ключа? — не понял парень.
Я терпеливо пояснил ему задачу. Слуга стянул с головы кепку и настороженно спросил:
— Энто призрак сделает чертеж замка изнутри?
— Она самая.
— Женщина! Любовь Федоровна, — громко заговорил парень, глядя куда-то под потолок. — Здравы будьте… точнее, пусть земля вам пухом покажется. Или воздух мягким.
— Какая прелесть, — хихикнула Виноградова и уселась на угол стола. — Пусть продолжает.
— Она тебя слушает, — я спрятал улыбку в кулак.
— Дорогая женщина, Любовь Федоровна, — парень утер выступившую испарину. — Я очень надеюсь, что не тревожу вас и ничем не обижаю. Хочу, чтобы вы знали, что я уважительно отношусь к женщинам и к вам, Любовь Федоровна. Не только как к женщине, но и как к Любовь Федоровне.
— Чудо как хорош, — умилилась призрачная дама и прижала руки к груди.
— А вы считали провинциалов недостойными, — шепнул я.
Женщина шикнула на меня и взяла со стола лист бумаги и поднесла его к помощнику. Он схватил качающийся в воздухе документ дрогнувшей рукой и оценил схему, которую до того нарисовала Виноградова.
— Это так внутри все выглядит? — тотчас собрался парень и схватил карандаш. — А вот тут изгиб плавный или острый?
— Нарисовано же…— начала женщина и задумалась, чтобы потом пробормотать, — а может и острый… Пошли!
Она ухватила Фому за воротник куртки и потащила к кладовке.
— У стены под рогожкой стоят два сейфа, — пояснил я вдогонку. — К ним надобно ключи сделать.
— Она меня не погубит, вашество? — выкрикнул помощник.
— Любовь Федоровна очень добрая женщина, — сказал я, надеясь, что не ошибаюсь.
— Не обижу я его, — донесся до меня смех.
Я покачал головой.
— Увы, но мне надо принять ванну и уходить. Вы тут без меня справитесь.
— Опять по делам? — хитро прищурилась женщина, выглянув из-за распахнутой двери кладовой.
— Нет. Провести вечер в кругу друзей.
— Дело нужное, — согласилась призрак, но в ее голосе я услышал грусть.
— Приду и пообщаемся, — пообещал я. — Если вы, конечно, не будете спать, дражайшая Любовь Федоровна.
— Не надейся, — тут же ответила та. — Комната мне нужна больше для статуса. Не люблю, когда кто-то спит на моей кровати.
Я улыбнулся и кивнул:
— И эту договоренность я не нарушаю.
Призрак не ответила. Я направился к себе.
Михайловский проспект широкой лентой тянулся от Дворцовой площади до Александровского вокзала, упираясь в памятник Александру IV. Его массивная фигура высилась на постаменте из темно-красного гранита и имела очень внушительный вид. Поговаривали, что Александр был не особо высоким мужчиной с весьма широкими плечами, но скульпторы всегда делали фигуру царя пропорциональной и добавляли ему роста.
Рядом с памятником стояли свежие цветы, которые с радостью несли ему поэты столицы и все любители поэзии. В свое время Александр благоволил стихоплетам и даже учредил благотворительный фонд, который после его смерти расформировали. На все деньги были куплены таблички, на них намалевали толстых уток и предупреждения, что птиц нельзя кормить хлебом. В темных уголках города еще можно было найти эти таблички, до которых не добрались злобные поэты.
Это была центральная улица города, и каждый вечер она была полна гуляк.
Фома довез меня до собора святого Луки, высадил у тротуара.
— Спасибо, Фома. Можешь ехать домой. Я вернусь на такси.
— Да я могу вас забрать, вашество, — тут же предложил слуга.
— Увы, я не имею понятия когда соберусь обратно, — ответил я.