— На! — Он сунул его Саньке в руку. — Кнопка предохранителя слева. Нажмешь на нее большим пальцем, тогда стреляй…
Немцы шли из Сосновки густой колонной, шли быстрым маршем, почти рысью: торопились на выручку своим, что засели в бункерах около моста.
С разбегу напоролись на засаду…
Гулкий автоматный рокот и басистое рыканье пулеметов — все слилось в стоголосый нарастающий рев. В первые же несколько секунд на дороге выросла куча трупов. Некоторые эсэсовцы пытались проскочить вперед, но, срезанные пулями в упор, падали на дороге.
Санька видел, как потом была уложена на дороге вторая рота немцев, как третья кинулась в бегство, как партизаны выскакивали из засады и на ходу стреляли в толпу бегущих гитлеровцев…
Шульга тряхнул Саньку за плечо.
— Беги на мост! Пускай Максим Максимыч гонит весь обоз сюда.
Светало, когда Санька прибежал к переправе. По мосту двигались телеги с ранеными. Две подводы уже поднимались на бугор, где дымились разбитые бункера и валялись трупы немецких солдат.
За мостом, возле поворота, откуда выкатывались на рысях последние подводы, гремела стрельба. В синем сумраке рассвета замаячили на бугре бронемашины. Они норовили прорваться к мосту, но партизаны из группы прикрытия осаживали их назад гранатами. Одну бронемашину подожгли. Вторая катилась к реке. Кто-то из партизанской цепи кинулся ей наперерез. Упал почти у самых колес броневика, и в тот же миг из-под железного брюха машины выкатились синие клубки пламени.
На бугор выскочили три грузовика с солдатами. Фашисты прыгают с машин на ходу, падают на землю, ползут к реке.
Партизаны группами и в одиночку перебегают по мосту на левый берег. Ложатся по обе стороны моста. Стреляют. На вражеском берегу осталось только четверо. С пулеметами. Вот и они отступают. А из-за бугра выползают танки…
У Саньки трясутся коленки. Сейчас танки про рвутся сюда, на левый берег… Он ищет глазами среди партизан Максима Максимыча. Куда он пропал?
Вон кого-то несут на плащ-палатке к телеге. Не его ли?
У самых заплесков маячат два партизана. Разматывают какой-то шнур… Один вылез из-под моста, тоже со шнуром в руке. Внезапно возле них выросла коренастая фигура. Максим Максимыч! Он машет рукой и что-то выкрикивает. Партизаны перебежками уходят от моста… Санька кинулся к командиру отряда, но страшной силы грохот отбросил его назад. Над рекой взлетели бревна, доски, тела немцев. Когда черная туча дыма свалилась в реку, моста уже не было. Лишь покареженные сваи торчали из воды.
Дождь утихомирился, но небо все еще хмурилось. Над землей копнились тучи — серые и по-осеннему холодные.
…Санька ехал с обозом по деревне. На подворьях рвались снаряды: танки «Мертвой головы» обстреливали Сосновку из-за реки. У крайней избы стоял в войлочной шляпе партизан. Покрикивал на обозников:
— Живей к лесу! Пока не прилетели «юнкерсы»…
Из изб выбегали женщины, несли к телегам хлеб и кастрюльки с каким-то варевом.
— Вырвались, родимые… А «мертвяки» выхвалялись вчера: мол, партизанам капут…
На огородах изредка щелкали выстрелы. Там перебегали от плетня к плетню эсэсовцы, за ними гонялись партизаны.
За поскотиной по пашне тянулись к лесу автоматчики из группы прорыва. Впереди четыре человека несли кого-то на самодельных носилках. Возле дороги, на опушке, они остановились и поставили носилки на землю. К ним шли партизаны, снимали шапки…
Обгоняя обоз, Санька бежал к лесу. Протискался к носилкам и — замер. Сердце его дрогнуло, застучало порывистыми толчками, а из глаз брызнули слезы. На носилках, вытянувшись во весь богатырский рост, лежал Шульга. Черноволосый, неестественно желтый, с запекшейся на губах кровью…
Верхом на коне прискакал Максим Максимыч.
— Жив?
Он спрыгнул с седла, упал на колени возле носилок и — отшатнулся, увидев на лбу Шульги, над левой бровью, черную пулевую рану.
А по дороге шли партизаны, ехали подводы, лошади тянули противотанковую пушку — отряд уходил в лесные урочища.
Чей мальчишка?
— …Два месяца учили тебя! А ты? Не смог сопляка убрать! С мальчишкой не справился!
— Он упал замертво… — оправдывался Рыжий.
Зорге побагровел от негодования. Вскочил со стула и начал мерить кабинет свирепыми шагами, бросая ядовитые взгляды на Рыжего. Тот стоял у порога. — обшарпанный, грязный, заросший рыжей щетиной.
— Болван! Мертвые не встают. А твой «мертвец» уже на ногах. Ты раскрыт… Панчоха и Бутян пойманы… Вторую группу посылать нельзя. Сорваны все мои планы! Что с тобой сделать? Расстрелять? Повесить? Или в куль да в воду?..