— Хорошо. Предположим. Пункт три: джентльмен с маникюром, бриллиантином и прочим страдает от вшей.
— Клянусь Богом, верно! Укусы вшей. Как я не догадался!
— Без сомнений, старина. Укусы слабые и старые, но тем не менее ошибки здесь быть не может.
— Да, теперь, после того как вы сказали. И все же и такое может случиться с кем угодно. Не далее как неделю назад я поймал преогромное насекомое этого же рода в лучшем отеле в Линкольне.
— Конечно, все это, взятое в отдельности, может случиться с кем угодно. Четвертый пункт: джентльмен, пользующийся пармской фиалкой и т. д. и т. п., моется карболовым мылом с сильным запахом — настолько сильным, что он сохраняется почти двадцать четыре часа.
— Он пользовался карболовым мылом, чтобы избавиться от вшей.
— Поистине, Паркер, у вас есть ответ на все. Пятый пункт: аккуратный джентльмен с наманикюренными, хоть и обкусанными пальцами имеет такие черные ногти на ногах, словно он не стриг их никогда в жизни.
— И опять же — привычка.
— Да-да, понимаю, но такие привычки! И наконец, шестое и последнее: этот джентльмен с полуджентльменскими привычками прибывает под ливнем в глухую ночь, и, вероятнее всего, через окно, спустя сутки после наступления собственной смерти, и смиренно укладывается в ванну мистера Типпса, надев, не по сезону, лишь пенсне. Ни единый волосок на его голове не потревожен — волосы подстрижены совсем недавно, так что на спине джентльмена и по краям ванны молено видеть довольно много коротких волосков. Да и выбрит он чрезвычайно чисто, на щеке еще сохранилась полоска засохшего мыла…
— Уимзи!
— Подождите минутку — и во рту у него засохшее мыло!
Бантер поднялся и мгновенно очутился рядом с детективом, являя собой сплошное почтение.
— Еще немного бренди, сэр? — пробормотал он.
— Уимзи, — произнес Паркер, — от того, что вы говорите, у меня волосы встают дыбом.
Он опустошил свой бокал и уставился в него, словно недоумевая, как это он оказался пустым, потом поставил его, поднялся, подошел к книжному шкафу и, повернувшись к нему спиной, сказал:
— Послушайте, Уимзи, вы просто начитались детективов; вы говорите чушь.
— Вовсе нет, — флегматично промолвил лорд Питер. — Впрочем, это действительно отличный сюжет для детективного рассказа, не правда ли? Бантер, мы непременно его напишем, а ты проиллюстрируешь его фотографиями.
— Мыло во… Чушь! — сказал Паркер. — Наверняка это было что-то другое, что вызвало обесцвечивание…
— Нет, — заметил лорд Питер, — во рту были и волосы. Жесткие. У него была борода.
Он достал из кармана часы и вынул пару длинных жестких волосков, заложенных между внешней и внутренней крышками.
Паркер покрутил волоски в руках, поднес их к свету, достал увеличительное стекло, после чего, отдав их бесстрастному Бантеру, произнес:
— Вы что, Уимзи, хотите убедить меня, что этот человек, — он издал резкий смешок, — сначала, открыв рот, сбрил свою бороду, а потом с полным ртом волос куда-то отправился и дал себя прикончить? Вы сошли с ума.
— Ничего подобного я вам не говорил, — заметил Уимзи. — Вы, полицейские, все одинаковы — больше одной мысли у вас в голове не помещается. Хотел бы я знать, каким образом вам вообще удалось стать полицейским. Его побрили уже после того, как он умер. Миленько, не правда ли? На редкость приятная работка для парикмахера, а? Садитесь, старина, и прекратите топтаться по комнате как осел. Во время войны случалось и похуже. Это всего лишь бульварная дешевка. Но должен вам сказать, Паркер, что нам противостоит настоящий преступник — истинный художник, злодей с воображением. Это убийство — высокохудожественное, совершенное произведение в своем роде. Мне нравится, Паркер.
3
Лорд Питер доиграл сонату Скарлатти и замер, задумчиво глядя на свои руки. Пальцы у него были длинные и сильные, с широкими плоскими суставами и квадратными ногтями. Пока он играл, строгий взгляд его серых глаз смягчился, зато, словно по контрасту, ужесточилась линия большого мягкого рта. Никогда в жизни он не претендовал на красоту, его внешность портил длинный узкий подбородок и широкий покатый лоб, который подчеркивали зачесанные назад гладкие волосы цвета пакли. Лейбористские газеты, чуть сглаживая линию подбородка, зачастую избирали его предметом своих карикатур как типичного представителя аристократии.
— Замечательный инструмент, — произнес Паркер.
— Да, неплохой, — откликнулся лорд Питер, — но для Скарлатти нужен клавесин. Рояль — слишком современный инструмент, все эти обертоны и вибрация, — совершенно непригоден для нас с вами, Паркер. Вы пришли к каким-нибудь выводам?