— Боже мой, — произнесла герцогиня, — надеюсь, у бедняжки не будет неприятностей.
— Не думаю, — ответил лорд Питер. — Все достанется Типпсу. Кроме того, он допустил одну оплошность. Это я тоже узнал от Сагга, хотя он ни за что не хотел со мной делиться этой информацией. Похоже, что Типпс запутался относительно поезда, на котором вернулся из Манчестера. Сначала он сказал, что приехал домой в десять тридцать. Потом они нажали на Глэдис Хоррокс, которая призналась, что без четверти двенадцать дома его еще не было. Затем Типпс, когда его попросили объяснить это расхождение, начал путаться, ошибаться и сообщил, что опоздал на поезд. Сагг навел справки на вокзале и выяснил, что в десять часов Типпс оставил свой чемодан в камере хранения. К Типпсу снова обращаются за объяснениями, он заикается еще больше и наконец выдавливает из себя, что гулял несколько часов, встретил друга, но не может сказать, кого именно, потом говорит, что не встречал друга, не может сказать, чем занимался все это время, не может объяснить, почему не вернулся за своим багажом, не может ответить, откуда синяк на лбу. В общем, фактически он ничего не может объяснить. Глэдис Хоррокс допрашивают снова. На этот раз она говорит, что Типпс вернулся в половине одиннадцатого. Потом признает, что не слышала, когда он вошел. Не может объяснить, почему не слышала. Не может объяснить, почему сначала сказала, что слышала. Затем начинает рыдать. Противоречит сама себе. Подозрения возрастают, и их забирают обоих.
— Дорогой, все, что ты рассказываешь, — произнесла герцогиня, — выглядит очень запутанно и не слишком прилично. А бедняжку мистера Типпса всегда так расстраивают недостойные поступки.
— Хотелось бы мне знать, чем он занимался, — задумчиво промолвил лорд Питер. — Конечно, я понимаю, что Типпс не совершал убийства. Кроме того, меня вполне убеждает, что этот тип мертв уже пару дней, хотя нельзя слишком полагаться на медицинские свидетельства. Отличная задачка.
— Очень странная, дорогой. Но мне очень жаль бедного сэра Рувима. Надо написать пару строк леди Леви. Знаешь, дорогой, мы же с ней были хорошо знакомы в Гэмпшире, когда она была еще девочкой. Тогда ее звали Кристина Форд, и я помню, какие ужасные волнения предшествовали ее свадьбе с евреем. Естественно, это было еще до того, как он разбогател в результате своих нефтяных сделок в Америке. Родители хотели, чтобы она вышла замуж за Джулиана Фрика, который был вхож в их дом и теперь добился такой известности, но она влюбилась в мистера Леви и сбежала с ним. Знаешь, дорогой, он был очень красив, несколько экзотичен. Но тогда у него не было ни гроша за душой, а кроме того, Форды не одобряли его религию. Конечно, теперь мы все евреи, и я думаю, они бы так не возражали, если бы он претендовал на какие-нибудь другие генетические корни, как мистер Саймонс, с которым мы познакомились у миссис Порчестер и который уверял всех, будто унаследовал свой нос от Ля Беллы Симонетты, жившей в Италии периода Возрождения. Так глупо, дорогой, неужели ему кто-нибудь верит? Лично я уверена, что среди евреев есть замечательные люди, и я совершенно не возражаю против их вероисповедания, хотя, по-моему, многое у них ужасно неудобно — например, запрет работать по субботам и обрезание, которое они совершают со своими бедными малышами, и все, что связано у них с новолунием, и такое смешное название мяса — словно на жаргоне, и так жаль, что им нельзя есть за завтраком бекон. Тем не менее брак был заключен, да это и к лучшему, ведь она так любила Рувима, хотя юный Фрик был ей очень предан, они до сих пор остались хорошими друзьями. Не то чтобы они были обручены, но у Фрика с ее отцом была какая-то договоренность. Ты ведь знаешь, Фрик так и не женился, живет один в большом доме рядом с клиникой, хотя теперь он очень богат и известен. Я знаю, что на его свободу неоднократно покушались — леди Мейнверинг хотела, чтобы он женился на ее старшей девочке, хотя, я помню, в то время было много разговоров, что хирург — это не слишком подходящая фигура, — ты же понимаешь, дорогой, всегда есть основания для слухов.