Лицо лорда Питера озарилось слабым светом чуть ли не религиозного чувства.
— Промашка, — выдохнул он, — небольшая промашка, но он допустил ее. Когда линолеум мыли в последний раз, Бантер?
— В понедельник утром, милорд. Этим занималась горничная. Пока это единственное, что она сказала, но очень кстати. Остальная прислуга… — Лицо его приняло презрительное выражение.
— Что я говорил, Паркер? Пять футов десять дюймов, и ни дюймом больше. Но взять расческу он не решился. Отлично. А цилиндр рискнул надеть. Не может же джентльмен вернуться домой поздно ночью под дождем без шляпы, правда, Паркер? Ну так какие выводы вы можете из этого сделать? На всех предметах, за исключением книги и гребенки, два варианта отпечатков пальцев, на линолеуме два типа отпечатков ног, в шляпе — два вида волос!
Он поднес цилиндр к свету и извлек пинцетом улику.
— Только подумайте, Паркер, — помнить о расческе и позабыть о шляпе, все время помнить об отпечатках пальцев и сделать один неосторожный шаг на линолеуме. Вот они — черный волос и рыжий из цилиндра. А для того чтобы окончательно убедиться, что мы на верном пути, вот еще один маленький рыжеватый волосок с подушки, с той самой подушки, Паркер, которая сдвинута с обычного места. Нет, я просто плакать готов от этого.
— Вы хотите сказать… — медленно произнес Паркер.
— Я хочу сказать, — продолжил лорд Питер, — что в позапрошлую ночь кухарка видела в дверях не сэра Рувима Леви. Я уверен, что это был другой человек, возможно, на пару дюймов ниже. Он явился сюда в одежде Леви и открыл дверь ключом, принадлежавшим Леви. О, он хитер и расчетлив, Паркер. Он надел не только ботинки Леви, но и всю его одежду вплоть до последней мелочи. Он ни разу не снял резиновые перчатки и сделал все возможное, чтобы убедить нас, что Леви в ту ночь ночевал дома. Он бросил вызов и победил. Он поднялся наверх, разделся, он даже вымылся и почистил зубы. Единственное, чего он не стал делать, это причесываться, из опасения, что может оставить на гребенке свои рыжие волосы. Он сообразил, как Леви обычно поступал с одеждой и обувью. Одна из его догадок была верна, другая, как мы уже знаем, ошибочна. Для того чтобы постель выглядела смятой, он надевает пижаму своей жертвы и ложится. Затем, через некоторое время, вероятно, в самый глухой час — между двумя и тремя ночи, он встает, надевает свою собственную одежду, которую принес в сумке, и бесшумно спускается вниз. Если кто-нибудь проснется — он погиб, но он хладнокровный человек, и он бросает вызов судьбе. Он знает, что люди обычно не просыпаются ни с того ни с сего. Так оно и происходит. Он открывает входную дверь, прислушивается, нет ли шагов случайного прохожего или полицейского. Удостоверяется, что все тихо, и выходит, бесшумно закрыв за собой дверь на ключ. Затем он проворно удаляется в своих резиновых ботинках, — он явно один из тех преступников, которые не мыслят себя без обуви на резиновой подошве. Через несколько минут он уже на углу Гайд-парка. После чего… — Лорд Питер выдержал паузу и добавил: — Он осуществил все это, выиграв все и ничего не потеряв. В любом случае, если сэр Рувим Леви не был похищен ради какого-то глупого розыгрыша, на рыжем человеке лежит вина за его убийство.
— Боже мой, — воскликнул Паркер, — по-моему, вы все слишком драматизируете!
Лорд Питер устало пригладил волосы.
— Мой милый друг, — промолвил он с чувством, — вы напоминаете мне стишок моей юности:
Вот так-то, Паркер. Бедный старый хрыч отправлен к праотцам, хоть он и мухи не обидел — в этом весь юмор. Знаете, Паркер, я вообще потерял интерес к этому делу.