— Ну что ж, — заметил лорд Питер, — наверное, теология — хорошее упражнение для головы, потому что хитрее и внимательнее вас я никого не знаю. Впрочем, как стыдно прийти и отвлекать вас в ваше свободное время, — прошу вас, читайте дальше.
— Ничего, старина, — ответил Паркер.
Некоторое время они сидели молча, пока лорд Питер не спросил:
— Вам нравится ваша работа?
Детектив некоторое время подумал и ответил:
— Да… да. Она полезна, и я для нее подхожу. Я хорошо с ней справляюсь — может, без особого вдохновения, но достаточно хорошо, чтобы получать от этого удовлетворение. Она полна разнообразия и заставляет все время находиться в форме и не раскисать. У этого дела есть будущее. Да, я люблю ее. А в чем дело?
— Да так, — откликнулся лорд Питер. — Вы же знаете, для меня это только хобби. Я стал заниматься этим, когда из-под меня выбили почву. А это дело чертовски захватывающее, и, что хуже всего, я в какой-то степени получаю от него удовольствие. Мне нравится начинать — когда еще никого не знаешь и все так интересно и занятно. Но когда дело доходит до осуждения живого человека и ему грозит виселица или, того хуже, тюрьма, единственным оправданием для того, кто ведет расследование, может служить то, что это занятие является для него незаменимым источником дохода. И мне становится стыдно, что я находил это занятным. Но тем не менее это правда.
Паркер выслушал эту речь самым внимательным образом.
— Я понимаю, что вы имеете в виду, — откликнулся он.
— Вот, например, старина Миллиган, — продолжил лорд Питер. — Не было бы ничего забавнее, как вывести старину Миллигана на чистую воду. Но когда поговоришь с ним, выясняется, что он милейший человек. Он понравился маме, да и меня он полюбил. Дурить ему голову по поводу благотворительного базара на церковные нужды — страшно занимательное занятие, но, когда он верит этому и начинает безумно радоваться, я начинаю чувствовать себя свиньей. А если именно Миллиган перерезал горло старине Леви и сплавил его в Темзу? В конце концов, это не мое дело.
— Это дело в такой же мере ваше, как и любого другого человека, — произнес Паркер, — и нет никакой разницы — делаешь его за деньги или просто так.
— Нет есть, — упрямо возразил Питер. — Необходимость зарабатывать на жизнь — единственное оправдание для этой деятельности.
— Ну хорошо, — произнес Паркер. — Если Миллиган действительно перерезал горло бедняге Леви с целью собственного обогащения, я не понимаю, почему он не мог откупиться, перечислив тысячу фунтов стерлингов на ремонт церковной крыши. И почему его надо прощать? Только потому, что он по-детски тщеславен?
— Как отвратительно, — произнес лорд Питер.
— Или потому, что он испытывает к вам симпатию?
— Нет, но…
. — Послушайте, Уимзи, вы действительно думаете, что он убил Леви?
— Мог.
— Мог или убил?
— Мне бы не хотелось так думать.
— Потому что вы ему понравились?
— Ну конечно, это влияет…
— Осмелюсь сказать, в этом нет ничего неестественного. Вряд ли вы будете ожидать, что к вам станет испытывать симпатию закоренелый убийца?
— Да, но дело в том, что это скорее я испытываю к нему симпатию.
— Это тоже вполне естественно. Вы наблюдали за Миллиганом и сделали из своих наблюдений подсознательные выводы, в результате которых вы не склонны полагать, что он убийца. Почему бы и нет? Вы должны учитывать такую возможность.
— А если я ошибаюсь и он действительно сделал это?
— Тогда я не понимаю, почему надо позволять своей тщеславной уверенности в собственной прозорливости препятствовать разоблачению хладнокровного убийцы, уничтожившего невинного и милого человека.
— Я понимаю, но все равно мне кажется, что здесь что-то не так.
— Послушайте, Питер, — очень серьезно сказал Паркер, — раз и навсегда отделайтесь от этого итонского комплекса. Уже не осталось никаких сомнений, что с сэром Рувимом Леви случилось что-то нехорошее. Скажем для ясности, его убили. Можно ли относиться к этому как к развлечению? Благородно ли воспринимать это как забаву?
— Вот поэтому-то меня и мучает совесть, — произнес лорд Питер. — Поначалу я отношусь к этому как к забаве и радостно хватаюсь за дело, а когда вдруг понимаю, что в результате кто-то пострадает, мне хочется все бросить.
— Да-да, я понимаю, — сказал детектив, — это потому, что вы слишком заботитесь о своем положении. Вы хотите выглядеть милым и независимым в глазах окружающих, жизнерадостно скользить над комедией марионеток или величественно шествовать сквозь трагедию человеческих бед. Но это ребячество. Если вы чувствуете какой-нибудь долг перед обществом и умеете разоблачать убийц, вы должны делать это при помощи любых подручных средств. Вы хотите выглядеть элегантно и независимо? Ради Бога, если вы можете установить истину, действуя таким образом. Но сами по себе элегантность и независимость не имеют никакой цены. Вы хотите выглядеть достойно и непоколебимо — ну и что из этого? Вы хотите ради азарта поймать убийцу, потом пожать ему руку и сказать: «Отлично сыграли — вам не повезло — завтра отыграетесь!»? Но это невозможно. Жизнь это не футбольный матч. А вы хотите быть спортсменом. Вам это не удастся. На вас лежит ответственность.