— Да. Но это не имеет значения. Кто бы ни поехал, все равно уже не успеем. Что Сагг, что кто-нибудь другой.
Но Сагг, как ни странно, прибыл вовремя. Паркер и лорд Питер проводили время на Пикадилли, 110. Лорд Питер играл Баха, а Паркер читал Оригена, когда Бантер сообщил о приезде Сагга.
— Мы взяли его, сэр, — произнес тот.
— О Боже! — воскликнул лорд Питер. — Живого?
— Мы приехали как раз вовремя, милорд. Мы позвонили и, когда его человек открыл нам, сразу поднялись в библиотеку. Он сидел там и что-то писал. Не успели мы войти, как он попытался схватить свой шприц, но мы опередили его, милорд. Нам совсем не хотелось выпускать его из рук. Мы тщательно обыскали его и увезли.
— Сейчас его, вероятно, уже привезли?
— О да, он в полной безопасности, с ним два надзирателя, наблюдают, чтобы он не покончил с собой.
— Я потрясен, инспектор. Выпейте чего-нибудь.
— Спасибо, милорд. Должен сказать, что я очень признателен вам — дельце оказалось для меня крепким орешком. А если я был груб с вашей светлостью…
— Ничего, инспектор, — поспешно ответил лорд Питер. — Случай действительно был неразрешимый. Мне просто повезло, что я смог получить сведения из другого источника.
— Фрик сказал то же самое. — Великий хирург в глазах инспектора уже превратился в обычного преступника — не более чем фамилия. — Когда мы захватили Фрика, он писал полное признание на имя вашей милости. Конечно, его надо будет показать полиции, но, поскольку оно адресовано вам, я привез его сюда, чтобы вы первым познакомились с ним. Вот оно.
Он протянул лорду Питеру внушительную рукопись.
— Спасибо, — произнес Питер. — Хотите послушать, Чарлз?
— Пожалуй.
Лорд Питер начал читать вслух.
13
«Дорогой лорд Питер.
Когда я был молодым человеком, я имел обыкновение играть в шахматы с другом своего отца. Он был очень плохим и медлительным игроком, он не умел предвидеть неизбежного мата и всегда настаивал, чтобы игра продолжалась до последнего хода. Мне никогда не хватало терпения на это, поэтому сегодня я признаю, что вы выиграли. У меня есть два выхода: остаться дома и быть повешенным или бежать за границу, где и вести далее скучную, уединенную жизнь, полную неопределенности. Я предпочитаю признать свое поражение.
Если вы читали мою книгу «Криминогенные психозы», то вы можете вспомнить, что я там написал: «В большинстве случаев преступник выдает себя неадекватным поведением, связанным с патологическим состоянием его нервных тканей. Его психическая нестабильность проявляется в разнообразных формах: в чрезмерном тщеславии, заставляющем его хвастаться собственными поступками; в переоценке серьезности собственного преступления, вызванной религиозным дурманом, что приводит его в конечном итоге к раскаянию; в мании преследования, вызывающей чувство собственной греховности и ужаса, которые заставляют его бежать, не скрывая следов; в безрассудной самоуверенности, которая проявляется в пренебрежении самой обычной предосторожностью, например в случае Генри Вайнрайта, который оставил мальчика сторожить останки убитой, а сам отправился за кебом; или, напротив, в болезненной подозрительности, которая заставляет его снова и снова возвращаться на место преступления, чтобы удостовериться, что он не оставил никаких следов, по крайней мере с его точки зрения. Без малейших колебаний я осмелюсь утверждать, что нормальный человек, не находящийся под гипнозом религиозных или других заблуждений, всегда может полностью обезопасить себя от того, чтобы преступление было раскрыто, конечно, в том случае, если оно было достаточно продуманным, если он не испытывал недостатка времени и если его расчеты не были разрушены чисто случайным стечением обстоятельств».
Вам прекрасно известно, как я применил этот постулат на практике. Я никак не мог предвидеть две случайности, которые выдали меня. Первая: Леви был узнан девицей на Баттерси-роуд, что дало возможность предположить связь между двумя происшествиями. Вторая: Типпс должен был ехать во вторник в Денвер, в результате чего в дело включилась ваша мать, которая рассказала вам о моей личной жизни, что и подсказало вам причину преступления. Если бы я мог уничтожить эти два случайных обстоятельства, осмелюсь сказать, вы бы никогда не заподозрили меня или, по крайней мере, никогда бы не получили достаточных улик для обвинения.