— Вы правда не хотите выпить? — спросила она, отпив из своего стакана.
Чейз снова отказался.
Луиза откинулась на спинку кушетки, скрестила голые ноги, и тут он вдруг сообразил, что сквозь тонкую ткань майки видны соски ее маленьких грудей.
— Знаешь, — сказал он, — до меня только что дошло: ведь твоя мама, возможно уже спит, если ей рано на работу. Я не хотел бы...
— Мама на работе, — перебила Луиза, застенчиво посмотрев на него. Может быть, она и сама не понимала силы воздействия этого взгляда: ресницы опущены, голова чуть-чуть наклонена набок. — Она работает официанткой в баре. Уходит на работу в семь, освобождается в три, а домой приходит около половины четвертого утра.
— Понятно.
— Вы испугались? — спросила она с улыбкой. — Ну, что мы с вами здесь вдвоем?
— Конечно нет, — ответил он, тоже улыбаясь, откинулся на спинку дивана и повернул голову так, чтобы видеть ее. Но теперь-то он точно знал, что ее чувственные позы — не случайность, они продуманы до мелочей.
— Итак, с чего начнем? — спросила она, явно вкладывая в эти слова двойной смысл.
Чейз сделал вид, будто не заметил этого, и в течение получаса заставлял Луизу вспоминать ту ночь, сопоставляя ее воспоминания со своими собственными, выспрашивая у нее подробности и требуя, чтобы она в свою очередь расспрашивала его, в надежде натолкнуться на какую-нибудь мелочь, которая оказалась бы ключом к разгадке или хотя бы позволила видеть все это безумие в более упорядоченном виде. Нет, они не вспомнили ничего нового, да и надежды было мало, но она отвечала на все его вопросы, искренне стараясь припомнить события той ночи. Она говорила о них с безразличием стороннего наблюдателя, и казалось, подобный тон не стоил ей никаких усилий, как будто это вовсе и не с ней произошло.
— Ничего, если я выпью еще? — спросила она, встряхивая свой стакан.
— Валяй.
— Может быть, вы тоже хотите?
— Нет, спасибо, — отказался он, понимая, что ему нужно сохранить трезвую голову, хотя он и не способен вполне трезво мыслить.
Луиза стояла в той же соблазнительной позе и смешивала коктейль; вернувшись на кушетку, она села гораздо ближе к нему, чем сидела раньше.
— Я кое-что вспомнила. Вы спросили меня, было ли у него на руке кольцо, и я ответила, что было. Но я совсем забыла сказать, как он носил его.
Чейз подался вперед, желая услышать что угодно, пусть сейчас это покажется пустяком.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — проговорил он.
— Это было мизинное кольцо, — сказала она.
— Что-что?
Она пошевелила мизинцем на свободной руке:
— Мизинное кольцо, ну, которое носят на мизинце. Вы разве такого никогда не видели?
— Конечно видел, — сказал он. — Но не понимаю, что этот факт дает нам нового или важного.
— Ну-у, — протянула Луиза, придавая своему лицу абсолютно бесстрастное выражение, — лично я видела такие только у девушек и у голубых.
Чейз задумался. Похоже, они недаром потратили время. Это уже кое-что.
— Так ты полагаешь, убийца может быть... гомосексуалистом?
— Не знаю, — пожала плечами она. — Но кольцо он точно носил на мизинце.
— А ты сказала об этом Уоллесу?
— Да я только сейчас сообразила. Вы заставили вспомнить те события, и меня как будто осенило.
Чейз был доволен. Куда как приятно, пусть медленно, по крупицам, но собирать сведения о Судье — начиная с самого первого обрывка информации. Потом он передаст все это в полицию с презрением человека, которого они списали со счетов, сочтя, что у него пограничный случай психического расстройства со сложными галлюцинациями. Звучит по-детски, ну и пусть. Он уже давно не доставлял себе детских удовольствий.
— Это наблюдение может помочь, — сказал он. Она скользнула поближе к нему, точно хорошо смазанная машина, предназначенная исключительно для того, чтобы соблазнять, — сплошные округлые формы и золотистый загар.
— Вы думаете, мистер Чейз?
Он кивнул, пытаясь сообразить, как лучше всего отделаться от нее, чтобы не обидеть, чувствуя тем временем, что она прижалась к нему бедром.
Чейз резко встал и сказал:
— Мне надо идти. Теперь у меня есть конкретный факт, и это больше, чем я рассчитывал. — Он лишь слегка покривил душой: вообще-то он совсем ни на что не рассчитывал.
Луиза тоже встала, почти вплотную придвинулась к нему.
— О, еще рано, — проворковала она. — Жаль, что вы не останетесь и не составите мне компанию.
Чейз чувствовал букет женских ароматов — духов, мыла, свежевымытых волос, намека на секс, — эти запахи способны заинтриговать мужчину, но он вовсе не был заинтригован. Только возбужден. Удивительное дело: в первый раз за много месяцев его возбудила женщина. Но возбуждение и интерес — разные вещи. Хотя она и стройная, и хорошенькая, но не вызывает у него ничего, кроме полового влечения, которое он не считал надежным мерилом отношений между мужчиной и женщиной.
— Нет, — сказал он. — Мне нужно повидать еще кое-кого.
— В такое-то время?
— Да. Одного-двух человек, — подтвердил он, чувствуя, что теряет инициативу.
Луиза поднялась на цыпочках и лизнула его губы. Не поцеловала — просто очень быстро провела розовым язычком.
Тут он понял, почему не доверяет своему половому влечению. Хотя Луиза с виду женщина и ведет себя более чем по-женски, но на самом деле она до женщины не дотягивает. Конечно, уже не ребенок, не девочка. Но ей не хватает жизненного опыта, закалки. Она всегда была под опекой родителей, в результате и возник этот чувственный лоск, который мог легко привести их обоих к бурному взрыву чувственности, — но после этого останется только опустошение и злость. О чем они будут, к примеру, разговаривать после того, как он трахнет ее?
— Дом в нашем распоряжении еще несколько часов, — уговаривала она. — И кушетка нам не понадобится. У меня огромная белая кровать с белым пологом и золочеными ножками.
— Не могу, — сказал он. — В самом деле не могу, потому что меня ждут.
Луизе хватило женской интуиции, чтобы понять: она проиграла. Девушка отступила на шаг и улыбнулась Чейзу:
— Но я хочу отблагодарить вас. За то, что вы спасли мне жизнь. За это полагается большая награда.
— Ты ничего не должна мне, — сказал он.
— Должна. Как-нибудь в другой раз, когда у вас не будет неотложных дел, да?
Поскольку злить ее было ни к чему — сотрудничество с ней могло понадобиться Чейзу позже, он наклонился, поцеловал ее в губы и сказал:
— Ну, конечно, в другой раз.
— Прекрасно, — сказала она. — Я знаю, что нам будет хорошо вместе.
Такая лощеная, быстрая и легкая — ни одной задоринки, чтобы зацепиться. Интересно, подумал Чейз, помнят ли ее любовники, с кем они только что спали?
Он сказал:
— Если детектив Уоллес снова будет допрашивать тебя, не могла бы ты... забыть о кольце?
— Конечно могу. Но почему вы занимаетесь этим расследованием в одиночку? Я так и не спросила.
— У меня есть на то причины, — ответил он. — Личные.
Вернувшись домой, Чейз стал обдумывать новый факт, и теперь он уже не казался ему столь важным. То, что Судья носил кольцо на мизинце, еще не доказывало его сексуальной извращенности — так же как длинные волосы не показатель революционного настроя и склонности к насилию, а крошечная мини-юбка вовсе не говорит о том, будто ее обладательница всем доступна лишь потому, что открывает ноги выше допустимого общественной моралью предела. И даже если Судья гомосексуалист, от этого найти его ничуть не легче. Конечно, в городе есть места, где собираются геи, и Чейз знал их почти все, если только они не повыходили из моды. Но в этих злачных местах пасутся сотни людей, и нет никакой гарантии, что их посещает Судья.
Чейз разделся; мрачное настроение вернулось к нему, и, взяв с буфета стакан, он подошел с ним к холодильнику, бросил два кубика льда, взялся было за бутылку виски, но понял: для того чтобы заснуть, ему вовсе не нужно пить. До смерти уставший, он забрался в постель, оставив лед таять в пустом стакане, протянул руку и выключил ночник. Темнота была тяжелой и теплой и в первый раз за долгое время действовала на него успокаивающе.