— Это все так… — Юрка колебался, но недоверие его не покинуло. — А вот почему на нашего друга все косятся, а? В чем дело?
— Видок у него… — объяснил мужичок.
— А чего? — насупился Димка. Выглядел он оскорбленным до глубины души: мол, как хочу, так и хожу, и если кого колышет, то пусть на себя оглянутся!
— А то, — ответил мужик, — что ты больно на цыганка похож. А цыгане тут — главные кидалы. Причем через таких парнишек, как ты, действуют: те возле очереди крутятся, заговаривают с народом, принюхиваются, кто понаивней, кто устал в очереди стоять и кому можно предложить чеки купить «с большой выгодой» — даже больше трех рублей за долларовый рубль. К детям всегда доверие больше, вот они и подкатываются, с тем, что мол, моему дяде позарез чеки нужны, могу свести… Если находится лопух, то ему «куклу» суют — то есть, в последний момент ловко подменяют деньги на пачку резаной бумаги — а то и просто удирают с чеками. И все, кто это знает, принимают вашего друга за цыганенка, который присосался к вам и охмуряет, забалтывая до смерти, чтобы подловить момент, свинтить ваши деньги и удрать. И подумывают, не предупредить ли вас, да никому связываться не хочется, в таких очередях народ, по большей части, каждый за себя.
Объяснение звучало почти логично и убедительно, и вроде бы Юрка и Димка его приняли, но Леньке что-то в этом объяснении не понравилось.
— Странно, — сказал он, в очередной раз озирая пространство перед магазином. — Сколько здесь стоим, ни одного цыгана не видели. Куда ж они все подевались, если они тут главные мошенники?
— Так вчера их отсюда поперли! — хмыкнул мужик. — Так сказать, борьба за место под солнцем вышла, между русской и цыганской компаниями ловкачей. Но русские их вышибли, потому что милиция сторону русских взяла — вроде как, со своими дело иметь приятней, чем с пришлыми. Теперь цыгане дня два не появятся, пока по новой с милицией не договорятся. А то ведь, на вашего друга глядючи, — мужик опять ухмыльнулся, — вообразили, небось, что цыгане вернулись, и суток не прошло — то ли совсем обнаглели, то ли с милицией столковались на других условиях…
Вот тут ребятам стало страшно: страшно не только от соприкосновения с другим, чуждым и незнакомым им миром, миром жесткой уголовной борьбы «за место под солнцем», в которую — в борьбу эту без правил, и милиция втянута, купленная, понимай, но страшно и от обыденных интонаций, с которыми мужичок говорил о всех этих криминальных делах. Это была та обыденность, за которой угадывались большая кровь и большая подлость: кровь и подлость, вошедшие в привычку, ставшие принципом ежедневного существования, и оттого превращавшие мир борьбы «за место под солнцем» в мир, солнца лишенный напрочь, в мир, занавешенный свинцовыми тучами жадности и шкурных интересов, в мир ядовитой заразы, отравляющей и поражающей гнилью все, с чем она соприкоснется. Да, наверно, именно небрежность на грани скуки, с которой мужичок упомянул про самую малость того, чем веяло от грызни вокруг заветной валюты, и отшатнула ребят. И понять им дала, что с этим мужичком ни в коем случае нельзя иметь дела.
— Откуда вы все это знаете? — спросил Ленька.
— Так все знают, из тех, кто здесь завис в очередях, — ответил мужик. — Может, конечно, и есть преувеличения в рассказах об этой борьбе двух группировок спекулянтов и «кидал», но, в основе, так оно и ведется. И, точно можно сказать, наши спекулянты все-таки почестней цыганских будут. Ведь никто в очереди не хочет потерять свои кровные, вот и разнюхивают, что к чему. Чтобы знать, каких опасностей избегать нужно, ловите?
— Но вы даже знаете, что цыгане заново сторгуются с милицией через два дня, ни больше, ни меньше, — сказал Ленька. — Просто все до мелочей вам известно.
Мужик малость обиделся — или сделал вид, что обиделся.
— Я ж говорю, я здесь четвертый день толкусь. Поневоле все разнюхаешь до мелочей, чтобы в неприятности не влипнуть… Ладно, всю правду вам скажу. Я здесь своим тихим бизнесом занимаюсь. Имею понемногу за то, что свожу между собой людей, у которых меньше, чем по семь рублей. Ведь когда все куплено, сдача все равно остается, так? Вот эту сдачу мне и отдают, а на большее я не претендую. Хотите верьте, хотите нет, а я только вам помочь хотел. Боитесь связываться — стойте в очереди и убедитесь, что вас не обслужат. Потом сами побежите меня искать, только поздно будет.
— И много за день у вас выходит? — спросил Юрка, размышлявший о чем-то о своем.
— Выходит… — мужик на секунду заколебался. — Ладно, не буду с вами хитрить, потому что таких мальцов, как вы, жизни учить надо. Выходит у меня, с трех-четырех «организованных групп», как раз на блок сигарет, «Мальборо» или «Филип Моррис» настоящего американского производства, а не, там, финского, или, ещё похлеще, египетского. Жаль, «Парламент» весь уже разобрали или «Салем» ментоловый — ходовой товар. Я сигареты беру, настоящие американские, потому что это выгодней выходит, чем просто чеки продавать. Чеки сейчас максимум за три рубля толкнуть можно, а чаще больше чем на два рубля никто не согласен, а сигареты на черном рынке идут по тридцать рублей блок — то есть, это получается, каждый валютный чек серии «Д» почти шесть рублей выходит, в «деревянном» измерении. Улавливаете разницу? Вот, как на духу вам все выложил! А теперь идите, хоть милиции меня закладывайте, потому как это противозаконно, то, чем я занимаюсь. Но я вам честно говорю, я хоть и свой навар имею, с нарушением закона, но тех, кто мне доверился, не дурю: знаю, что мне самому дороже отольется, если «кидать» начну. Так что, думайте. Я-то подошел — цыганенка отогнать думал. Но если это не цыганенок, а ваш друг — мое дело сторона. У человека, с которым мы сговорились, очередь подходит через десять минут, и уже шесть человек свои крохи ему вручили. Захотите присоединиться — милости прошу, помогу вам, несмышленышам. Не захотите — навязываться не буду. Если в ближайшие десять минут надумаете — я вон за тем углом стою.