— Ух ты! — сказал Димка. — Это ж, ребята…
Он замолк, не находя нужных слов.
— Как будто мы… — Ленька тоже искал нужные слова. Точно такие ясные и четкие шпили — не высоток, правда, а церквей и колоколен — точно такие ясные и четкие краски и точно такое высокое небо были у английских городов на иллюстрациях к «Плывет, плывет кораблик… Английские детские песенки в переводе Маршака», одной из главных детских книг шестидесятых годов, в чудесной книге огромного формата и с плотными листами, которые так приятно было перелистывать; в книге, которую все дошколята того времени знали наизусть и которую взрослые читали не меньше, чем положенных им «взрослых» поэтов; «Плывет, плывет кораблик, Кораблик золотой…» «Не было гвоздя подкова пропала…» «Много-много птичек Запекли в пирог…» «Из чего только сделаны мальчики…» Ленька на всю жизнь сохранил воспоминание, как от восторга перехватывало дух, когда в пять или шесть лет он открывал эту книгу и разглядывал кузницы и колокольни, мосты и замки, золотые короны и алые мантии, разноцветные камзолы «храбрых портных» и королевских солдат… А ещё там были гуляки, пьющие густого, почти малинового цвета вино из огромных кубков на пирах у славного короля Артура и веселого короля Коля, и мальчишки, тайком удирающие из окон спален погулять при луне, и неряшливые феечки, которых близко нельзя подпускать к булочкам с маслицем… И кого ещё там только не было — целая страна, густо заселенная, удивительный мир, только в котором и хотелось жить, несмотря не то, что и в этом мире не все было безоблачно. «Враг вступает в город, Пленных не щадя…» Страшные вороны нападали на Твидлдума и Твидлди… И страшен почему-то был обжора Робин Бобин. Уже много позже Ленька Болдин узнал, что «Робин Бобин» сначала был сатирическими стишками, сложенными про короля Генриха VIII, который казнил всех своих жен, направо и налево казнил подданных, отбирал в пользу королевской казны и церкви, и монастыри, и кузницы, и дома — то есть, «съедал» своих поданных и их имущество, и все диву давались его ненасытности; прошло сто лет, жестокий король давно умер, а строки, за которые в его время можно было и голову на плахе потерять, стали безобидной детской потешкой. Но остался ледяной холодок, которым тянет от этой потешки, от её хлесткого ритма — холодок, по которому шестым чувством угадывалось, что на эту потешку в свое время падала тень палача в остроконечном красном колпаке-маске с прорезями для глаз… И совсем много-много позже, покупая переиздание этой книги для своих сыновей, Ленька Болдин — то есть, бывший Ленька Болдин, а теперь Болдин Леонид Семенович с изумлением и радостью обнаружил, что книга не потеряла для него своего очарования, что он всматривается и вчитывается в нее, вместе с сыновьями, так же жадно, как и тридцать лет назад. То ли, как он сказал сыновьям, «первая любовь не ржавеет», то ли и вправду Маршак и художник Конашевич (теперь-то он поглядел, как зовут художника) сумели прошить всю книгу той золотой ниткой особого волшебства, называемого вдохновением, которое не истлевает и не развеивается от времени…
А тогда Ленька Болдин, глядя на великолепную Москву, почему-то зацепившись взглядом не за один из главных и самых высоких шпилей, а за небольшой и скромный, но такой изящный шпиль таможни возле Ярославского вокзала, вспомнил иллюстрации в этой книге, и слова нашлись, совершенно неожиданные слова, но показавшиеся Леньке самыми правильными.
И он сказал:
— Как будто мы в городе, где правит король, в столице волшебного королевства. А сами мы — стража на башнях, и стережем город от врага.
Да, согласились с ним его друзья, такое чувство, будто стоишь на одной из самых высоких дозорных крепостных башен, а не на крыше современного многоэтажного дома. И так здорово было стоять, щурясь на солнце, чувствуя себя древними богатырями, зорко следящими, не появится ли облачко пыли на горизонте — предвестник приближения врага. Димка встал, широко расставив ноги, вскинув свой самопал у бедра — опять-таки, на манер бьющих с лета метких стрелков, на сей раз то ли из гэдээровских вестернов с участием Гойко Митича, то ли из исторических фильмов прибалтийского производства всяких там «Слуг дьявола» и «Последней реликвии».
— Эй! — сказал он. — Где там вражеская рать?