— Уф! — сказал он. — Отмучался! Вот фокусники… Мало того, что забирают восемьдесят процентов валютных заработков, так ещё на оставшиеся двадцать пожить не дадут.
— Все истратил? — поинтересовалась Юркина мама.
— Практически, все, — он достал из кармана пиджака бумажник и проверил. — Осталось шесть рублей тридцать копеек.
Ленька и Димка впервые, пожалуй, увидели «инвалютные» рубли, приравненные к долларам. Их больше всего изумило то, что даже копейки были не металлическими, а бумажными: одна копейка тоже была чеком, на котором так и было написано «одна копейка», а в углу стояла литера серии — «Д».
— Надо было бы и их на что-то истратить, — продолжал Юркин отец, — но у меня уже голова звенела и мозги дымились. Можно оставить как память. Или истратить в вещевом отделе, на что-нибудь вроде хорошего галстука.
— Отдай их на память мне! — предложил Юрка. — Ведь скоро они станут коллекционной редкостью.
— Ну, не знаю… — Юркин отец с сомнением поглядел на Юркину маму. Деньги, все-таки… И неплохие деньги, должен сказать.
В то время спекулянты — да и не только спекулянты, а, вообще, люди, которым позарез нужно было что-то, имеющееся только в «Березке» — покупали чеки серии «Д» по цене от двух до трех «нормальных» рублей за инвалютный рубль. То есть, шесть рублей тридцать копеек тянули рублей на пятнадцать. А, скажем, мороженое в те времена стоило от семи до двадцати копеек, в зависимости от сорта. Шестьдесят рублей (пенсия, которую получала Димкина бабушка) уже считались неплохой пенсией. Сто двадцать рублей — это была зарплата врача или инженера. Так что, сами видите, пятнадцать рублей в деньгах того времени были весомой суммой. На них можно было съесть (беря по средней цене) сто пятьдесят порций мороженого — и даже сходить в дорогой ресторан!
Юркина мама пожала плечами.
— Да отдай ты их, в коллекцию!.. Ведь когда ещё ты пойдешь теперь в «Березку»? А продавать их… Правда, Лариса спрашивала у меня, не будет ли у нас чеков на продажу, но ей нужно не шесть рублей, а около двух сотен, на зимнюю шубу. Отдавать ей эти шесть рублей — все равно, что мертвому припарки. Хотя, конечно, с миру по нитке — бедному кафтан…
Лариса, насколько могли понять друзья, была одной из подруг Юркиной мамы.
Юркин отец колебался ещё несколько секунд.
— Ладно, держи! — решил он и протянул сыну оставшиеся бумажки.
Надо понимать, он слишком устал и был измучен, и, к тому же, не мог взирать на чеки без легкого отвращения — отвращения не из-за того, что пришлось отстоять колоссальную очередь и убиваться с ящиками, а из-за того, что государство в очередной раз «кинуло», лишив права пользоваться кровно заработанным. Иначе бы, конечно, он не дал валюту — во всяком случае, действующий эквивалент валюты — на руки четырнадцатилетнему пацану, будь он хоть девяносто девять раз уверен в благоразумии своего сына.
Но сложилось так, что Юрка получил эти шесть инвалютных рублей тридцать инвалютных копеек в чеках серии «Д» и, доев оладьи, удалился с друзьями в свою комнату.
— Дай поглядеть! — попросил Димка Батюшков.
Димка — кто помнит предыдущие рассказы моего отца — знал про доллары и чеки только то, что они существуют и, похоже, считал их чем-то вроде фантастических зверей из кино. Он был из довольно бедной семьи, и жили они в одноэтажном деревянном домике на несколько квартир — последнем домике, уцелевшем среди семи — и двенадцатиэтажных домов. Когда-то такие домики составляли основной пейзаж московской рабочей окраины… Которую, правда, ко времени описываемых событий и «окраиной» нельзя было называть, район считался почти центром, настолько разрослась Москва. Правда, в его житье-бытье были и свои преимущества: квартира Батюшковых (одна из четырех на дом), хоть и лишенная многих современных удобств, была намного больше стандартных квартир в многоэтажках, и, кроме того, у неё имелся отдельных вход, как и у других трех квартир. Поэтому, во-первых, у Димки была отдельная комната — даже получше, чем у Леньки или Юрки, во-вторых, его никто не тревожил и в гости к нему можно было ходить, не беспокоя соседей… А, и, в-третьих, конечно, замечательным было то, что Димка всегда мог смыться через окно, если ему хотелось исчезнуть совсем тайно. Вот насчет того, чтобы «не тревожить» и «не беспокоить соседей» Димку особенно устраивало. Дело в том, что он обожал химию и физику, был яростным экспериментатором, и его комната была переоборудована в настоящую лабораторию, а стеллажи занимали коробки с электро — и радиодеталями, химические реактивы и отличная библиотека по технике и точным наукам. Один раз Димка чуть не вылетел из школы, когда снял какой-то важный вентиль с системы отопления — он решил, что как раз такой вентиль ему необходим для опытов с чем-то вроде самодельной мини-барокамеры, где можно было создавать повышенное и пониженное давление воздуха — а уж дома, естественно, он вообще разворачивался вовсю. Та же барокамера у него в итоге рванула, когда он переборщил с нагнетанием давления, у него взрывались пробирки и реторты, где он пробовал, действительно ли такие-то и такие-то вещества реагируют именно так, а не иначе, раза два полыхнули провода в электроустройствах, а один раз короткое замыкание вышло такой силы, что чуть счетчик не полетел. Но тут все ограничивалось нагоняями от отца, и Димка с глубокой тоской думал, что будет, когда им выдадут ордер на вселение в квартиру в многоэтажке, где каждый неудачный опыт способен обернуться жалобами нижних соседей, явлением милиции и уничтожением и конфискацией всей его лаборатории — если вообще в такой квартире найдется место для его лаборатории…