Исай Борисович просматривал газету, одновременно разговаривая с кем-то по телефону. Когда его сотрудник с пролетарской непосредственностью распахнул дверь, он поморщился, но неудовольствия вслух не высказал, только вопросительно глянул на него.
— Товарищ комиссар, разрешите доложить, так что контра, которую мы побили в Чуприхе, не одна. Много несознательного элемента в деревне сочувствует им. Тёмные люди, иконы в домах держат. Старые, — как бы невзначай добавил он.
— Старые иконы, говоришь, — оживился Исай Борисович. — То есть… эээ… жители сочувствуют контре, говоришь?
— Сочувствуют, хотя виду особо не подают, — кивнул головой Перекуров. — Тёмные люди. На доски молятся. Есть и старые, — повторно закинул удочку Перекуров. — Читальню с революционной литературой им надо бы соорудить, а от реакционных предметов избавить начисто. Так сказать, сделать прививку от мракобесия.
Комиссар ГубЧеКа Исай Борисович Фельдцерман отложил газету и, попрощавшись с кем-то по телефону, вернул трубку на место. Затем он подошёл к тяжёлому, вмонтированному в стену железному сейфу, открыл его длинным ключом, достал папку с бумагами.
— Поедешь туда снова, — велел он, усаживаясь обратно в кресло. — Как человеку, уже знакомому с обстановкой, тебе и разобраться будет легче. Возьмёшь в хозчасти для тамошних активистов поощрения. Проведёшь сход местных жителей и разъяснишь политическую линию. Объяснишь, что поддерживать контру мы не позволим и покараем за это по всей строгости революционного закона. Потом поставишь на голосование схода вопрос об избе-читальне и, одновременно, о ликвидации пережитков прошлого. А когда проголосуют, сразу же пойдешь с отрядом активистов по избам и эти пережитки соберёшь. Согласно решению схода. При этом будешь брать подписку о добровольном согласии — чтоб они потом не требовали компенсаций. Сейчас я выдам тебе мандат и предписание. — Комиссар достал из папки прямоугольник твёрдой красной бумаги, на котором стояли гербовые печати.
— Да, и вот ещё что. У нас через пять дней будет партийное собрание по поводу положения на революционных фронтах, — сообщил он, вписывая в мандат должность и фамилию Ясенева. — Примем приветственную телеграмму товарищу Троцкому. Постарайся вернуться к этому времени, товарищ старший уполномоченный.
— Ага, конечно, — пробурчал, выйдя из кабинета комиссара, Перекуров. — Революционное приветствие товарищу Троцкому. Ищи дурака. Товарищ Сталин никогда ничего не забывает и никогда ничего не прощает, — повторил он запомнившуюся фразу из институтских лекций по истории партии. — Только надо будет побольше икон сдать… в фонд революционной обороны. Чтобы товарищ Фельдцерман посмотрел сквозь пальцы на моё опоздание.
Сельский сход, вопреки ожиданиям старшего уполномоченного, проходил не совсем гладко. Получившие новые сапоги и отрезы ситца для жён чоновцы стояли в оцеплении с винтовками, но, тем не менее, деревенские жители выказывали неудовольствие. Первая часть, резолюция насчёт избы-читальни, прошла без проблем, а вот на второй, об изъятии реакционных пережитков, дело застопорилось. Уполномоченный имел неосторожность обмолвиться, что к таковым прежде всего относятся иконы, как распространители бацилл мракобесия, и сельчане, недовольно зашумели. Особенно усердствовала одна женщина, с виду похожая на актрису Марию Шукшину.
Вначале полковник, чувствуя за собой мощь передовой науки и психологическую поддержку цепи вооружённых чоновцев, спокойно и даже с некоторым юмором отвечал на её аргументы. Потом он начал нервничать. Наконец, её заявление, что насильственное изъятие икон нарушает закон об отделении церкви от государства, окончательно вывело его из себя.
— Ерунду говорите, товарищ! — рявкнул бывший российский полковник. — Изъятие икон не нарушает никаких законов. Изымая иконы, мы только заботимся о том, чтобы несознательные личности не заражали мракобесием окружающих.
— Но ведь люди иконы из дома не выносят, как они могут ими кого-то заразить? — не унималась женщина.
Полковник ощутил сильное желание пнуть её сапогом в живот, но счёл за лучшее сдержаться. Деревня — это не обезличенный город, где встречные друг друга не знают; здесь многие связаны родственными отношениями, и женщина, которую ты ударишь сапогом в живот, вполне может оказаться матерью кого-то из тех, кто тебя охраняет, притом с оружием в руках. Тут и на подарки от власти могут наплевать. С сожалением подумав о ещё бытующих среди граждан предрассудках, мешающих воспитанию восторженного образа мыслей и неукоснительной преданности начальству, полковник отвернулся от возмутительницы спокойствия и приказал чоновцам: