Сергеев успокоился. Он понимал, что Ходже Али невыгодно нарушать свое слово.
VI
От проспекта Шахреза начинается шоссе. Оно ведет к предгорьям Эльбурсского хребта, к горам, вершины которых покрыты снегом даже в жаркое время года. У подножья отрогов среди густой зелени разбросаны дачные поселки.
Почти на углу Шахреза и загородного шоссе стоял одноэтажный особняк, окруженный высоким забором. Это был дом новой постройки из серого кирпича с «аб амбаром»[5] и жилым подвалом, где коротали знойные дни обитатели дома. К северной части особняка примыкала открытая терраса, по сторонам ее сбегали лесенки из нескольких ступенек. В середине двора — бассейн.
Судя по табличке, особняк этот принадлежал немецкому коммерсанту Отто Геккерту. Хозяин — высокий стройный блондин в легком костюме, белоснежной рубашке с ярким галстуком — прохаживался по террасе, нетерпеливо теребя сорванный с ветки платана листочек. Раздался звонок. Слуга-иранец стремительно выскочил из кухни и бросился отпирать калитку. Низко поклонившись, он отошел в сторону, пропуская фон Шёнгаузена. Старик шел, шумно отдуваясь. В свободном костюме из чесучи он казался еще толще.
Геккерт спустился навстречу.
— Рад видеть вас у себя, экселенц.
— Проклятая машина так накалилась, что ехать в ней невозможно, дышать нечем, — сказал фон Шёнгаузен, обмахивая лицо соломенной шляпой.
Геккерт помог подняться на террасу. Один из слуг подвинул плетеные кресла, другой подкатил столик с фруктами и прохладительными напитками.
— Садитесь, экселенц, — пригласил хозяин дома.
Шёнгаузен топтался на месте и поглядывал на стоящих поодаль слуг.
— Может быть, пройдем в кабинет? — предложил Геккерт, видя, что шеф почему-то не хочет остаться на террасе.
На пороге кабинета Шёнгаузен остановился. Его ослепило множество красок, которыми пестрели стены кабинета.
— Я коллекционирую коньяки, — улыбнулся Геккерт, поняв, чем удивлен шеф.
Вдоль всех стен были устроены стеллажи, на которых стояли бутылки с коньяками, ярко пестревшие разноцветными наклейками. Бутылки заполняли не только стеллажи: целая батарея выстроилась на письменном столе, на подоконниках. Продолговатые, пузатые, круглые, плоские, иногда больше похожие на фигурный флакон с одеколоном, чем на сосуд со спиртным, — эти коньяки были собраны из разных стран.
Шёнгаузен принялся рассматривать коллекцию. Но не сами напитки поразили его. Он никак не мог найти объяснения тому, как человек, весьма неравнодушный к спиртному, мог собрать и сохранить такое количество соблазнительных бутылок.
Геккерт молча шагал за Шёнгаузеном. Коль скоро шеф осматривал полки, то, следовательно, заинтересовался коллекцией. Геккерт был бы очень удивлен, если бы мог знать, что шеф хоть и ходит вдоль полок, но не видит бутылок. Шёнгаузен думал о Геккерте. Он не любил этого молодчика, готового ради карьеры на любую подлость. В тридцать лет он уже имел чин майора и занимал довольно видное положение в абвере. Старик совершенно забывал, что в его годы действовал так же.
Шёнгаузен побаивался своего подручного. Было известно, что сестра жены Геккерта, популярная артистка Лия Кугель, — любовница Гиммлера и что Гиммлер протежирует Геккерту. Шёнгаузен в былые времена тоже был близок к сильным мира сего и знал, как может иногда навредить ничтожество вроде Геккерта. Сегодня Геккерт позвонил Шёнгаузену и доложил, что есть срочное дело. Шёнгаузен как раз собирался на дачу и решил заехать к Геккерту, это было по дороге. Особенно часто ходить в посольство Геккерту, жившему под видом коммерсанта, было незачем.
Не успел Шёнгаузен обойти всю коллекцию, как слуги вкатили в кабинет столик с фруктами. Шёнгаузен резко обернулся.
— Давайте, герр Геккерт, пойдем лучше во двор к бассейну. Там прохладнее.
«Опять старческие причуды», — подумал Геккерт, но с готовностью поспешил открыть дверь и сказал слугам, чтобы они отнесли к бассейну кресла и столик.
Когда слуги ушли, Шёнгаузен облегченно вздохнул.
— Терпеть не могу слуг — это уши и глаза контрразведок. Вы же знаете, нами здесь интересуются многие. Да и местная контрразведка не прочь полюбопытствовать, о чем мы беседуем, — сказал он.
— Мой генерал, мы не стали бы говорить о делах в их присутствии.
Шёнгаузен махнул рукой.
— Подслушают из другой комнаты, а вот сейчас они это сделать не сумеют, слишком велико расстояние от бассейна до их ушей.