Глава I
Заканчивался август четырнадцатого года. На вокзале оркестр то и дело играл «Марш славянки», под который уезжали на фронт новобранцы. Мальчишки-газетчики кричали на каждом углу:
— Ожесточённые бои в Восточной Пруссии! Читайте «Русское слово»! Немцы отступают за реку Вислу! Покупайте «Сын Отечества!»
На улицах собирались митинги. Депутаты городской думы призывали «сражаться до победного конца», дамы из комитета Красного Креста в нарядах сестёр милосердия предлагали делать пожертвования на лечение раненых. Конечно, в Твери страсти разгорались меньше, чем в недавно переименованном Петрограде. По большей части, на тверских улицах стояла прежняя провинциальная тишина. Лето выдалось дождливое, но в погожие дни солнце играло на куполах церквей и свежей зелени садов. Тверь как будто не подчинялась законам времени. Даже трамваи, грохотавшие по главным улицам, не нарушали атмосферы благодушной старины.
Семейство Шемякиных пока не слишком интересовалось военными событиями. У них было множество приятных хлопот и волнений. Их единственная дочь Лена, девушка бойкая жизнерадостная, поступила в учительскую семинарию. Ей предстояло учиться и жить в Петрограде.
— Ой, детка, как же ты будешь одна в чужом городе! — восклицала мать, Юлия Георгиевна.
— Ну, что ты, мамочка! — безмятежно улыбалась Лена. — Я же не малютка, как-никак шестнадцать стукнуло!
— Конечно, — поддерживал отец, — она у нас барышня самостоятельная. Не пропадёт!
Василий Дмитриевич Шемякин всегда был сдержанным, сантиментов не любил. К Лене он относился со строгостью, хотя в душе нежно любил дочь. На характере Шемякина отразились его происхождение и карьера. Он был отставным унтер-офицером, а родился и вырос на Кавказе. Его дед родился в деревне на Тверщине, но был взят в рекруты и отправлен служить в дальний кавказский гарнизон.
Причерноморье тогда называли «тёплой Сибирью». Ни дорог, ни привычного жилья, а вокруг — дикие скалы, за каждой из которых мог прятаться абхазский разбойник с ружьём. Солдатам и ссыльным приходилось до окончания срока службы или амнистии жить в окружении опасностей. Но человек ко всему привыкает, и русские поселенцы прижились на Кавказе, полюбили его. Василий Дмитриевич до сих пор с теплом вспоминал свои детские годы, проведённые в краю высоких гор, таинственных пещер и ледяных водопадов.
Отец Василия рассказывал, что женился, украв свою невесту, как это было принято у черкесов и адыгов. Конечно, девушка знала о похищении и нисколько не возражала. Но супруги недолго пожили вместе. Молодая жена умерла сразу после рождения первенца. Мальчик совсем не помнил своей матери, а в пятнадцать лет потерял и отца. Пришлось переехать к родственникам в Тверь. Он сам выбрал себе карьеру — окончив гимназию, поступил в военную академию.
За кавказское происхождение и лихой нрав однокашники прозвали Шемякина «Васькой-черкесом». В любой компании он был заводилой. На праздники любил надевать черкеску и отплясывать лезгинку с кинжалом в зубах. Ловкостью и статью он напоминал настоящего джигита, стрелял и скакал верхом лучше всех в училище.
В молодые годы Шемякина можно было назвать привлекательным — высокий, крепкий, с тёмными глазами и волосами. Он не любил бриться, и подбородок его часто покрывала густая щетина. Впрочем, борода была ему к лицу. Товарищи шутили, что переодень Черкеса в крестьянский армяк и валенки, получится русский витязь с картины Васнецова.
Грубоватый, но добродушный, Василий был любимцем всех знакомых, особенно маленьких племянников, которых он звал «чертенятами».
— Опять, чертенята, развоевались? — ворчал он на ребятишек, затевавших в доме шумные игры. — Шли б на улицу, там вольготнее беситься. А у меня уж хата по швам трещит от ваших баталий!
Однако дети понимали, что дядюшка ругается просто так, «для порядку». Старший племянник, Мишка, бывало, даже передразнивал Василия. Забравшись на стул, он заявлял:
— Сейчас я буду дядю Васю представлять!
Грозно тараща глаза, мальчонка произносил с интонациями Василия Дмитриевича:
— Но-но, без сантиментов!
Взрослые, в том числе и сам «дядя Вася», хохотали. Эта была коронная фраза Шемякина, с которой он обращался к родственникам, когда они начинали обниматься на прощание и плакать. К чему слёзы, ворчал отставной унтер, не на войну ведь уезжаю, сто раз встретимся… Но и его закалённое сердце однажды дрогнуло.
Это случилось в 1905 году, когда он вернулся домой с японской войны. Службу пришлось навсегда оставить. Под Мукденом Шемякин был тяжело ранен, долго лежал в госпитале во Владивостоке. Потом пришлось почти месяц добираться до Твери на поездах и крестьянских подводах. Домой Василий Дмитриевич попал уже ночью. В спальне и детской было темно. Однако семилетняя Лена не спала. Она помнила слова, которые мама ласково нашёптывала ей перед сном: «Скоро будет у нас радость, папа с войны вернётся»!».