А Лена не задумывалась о будущем. Сначала она просто смотрела в окно, любуясь мелькающими рощами, крестьянскими избами и пасущимися на лугах стадами. Быстро проносились мимо широкие нивы, заросли алой рябины, маленькие полустанки. Но любоваться пейзажами девушке быстро наскучило. Взобравшись в кресло с ногами, она открыла последний номер «Задушевного слова». За чтением прошло несколько часов. Лена оторвалась от журнала, лишь когда начало смеркаться. Проводник зажигал газовые рожки. Пассажиры оживлённо беседовали, разворачивая свёртки со съестными припасами.
«Дома тоже сейчас ужин», — подумала Лена.
У неё был с собой узелок с заботливо уложенными матерью пирожками, огурчиками и половиной жареной курицы. Но девушка совершенно не ощущала голода. Она невольно задумалась об оставленном доме. Перед её мысленным взором возникли лица родителей. Отец, энергичный, неугомонный, всё на свете повидавший и сменивший множество профессий… Сколько интересных историй он знает! А мама, хлопотливая, строгая, но добрая… В раннем детстве Лена считала её настоящей волшебницей. Как искусно она ткала ковры, вязала платки, шила игрушки!
Замелькали в памяти знакомые тверские переулки, витрины лавочек, коридоры гимназии. Она невольно улыбалась, вспоминая уроки и весёлые проказы подруг. Как же быстро, оказывается, прошло детство! Но девушка не жалела о нём. Лену всегда привлекали романы о приключениях и путешествиях, неизведанные тайны и дальние страны. Ей казалось, в Петрограде она погрузится в новую жизнь, полную волнующих событий… Замечтавшись, Лена не заметила, как заснула, свернувшись клубочком в кресле.
Проснулась она от того, что её настойчиво трясли за плечо. Лена с трудом подняла голову. Над нею стоял проводник.
— Извините, барышня, пора вставать.
— А мы что, уже приехали? — спросила Лена.
От сна в неудобном кресле всё тело её затекло, а ноги в ботинках застыли.
— Да-с, приехали, через десять минут будем на Николаевском вокзале.
Лена встала и потянулась до хруста в суставах. Времени хватило лишь на то, чтобы наскоро умыться да надеть шляпку. С трудом волоча чемодан в толпе пассажиров, девушка вышла на перрон, озарённый бледными лучами рассвета. Она озиралась во все стороны, ища взглядом своего квартирного хозяина.
У столба с часами стоял мужчина лет шестидесяти пяти, выглядевший именно так, как отец описывал Фёдора Григорьевича. Высокий, худой, с лицом, иссечённым глубокими морщинами. Одет он был небогато — в поношенный коричневый пиджак поверх синей рубашки и потёртые твидовые брюки. Лене бросилась в глаза его манера покачиваться взад-вперёд, как маятник. Старик тоже обратил внимание на девушку — посмотрел несколько раз в её сторону, а затем подошёл, покачиваясь на ходу.
— Доброе утро, — сказал он хриплым голосом. — Вы — Елена, дочка Василия Шемякина?
— Да, это я, — Лена вынула из кармана накидки записку отца и протянула старику. — А вы, значит, Фёдор Григорьевич?
— Точно! Мне ваш батюшка позавчера телеграмму прислал. Написал, что на вокзал прибудет его «мини-копия».
Фёдор Григорьевич окинул Лену быстрым взглядом и добродушно улыбнулся:
— А ведь и правда, похожа! Васькины глаза, черкесские!
Лена смущённо улыбнулась, пробормотала «спасибо» и поспешила вслед за квартирным хозяином к извозчику. Фёдор Григорьевич сначала помог девушке подняться на ступеньку пролётки, затем втащил её чемодан, одним словом — заботился, как будто Лена была ему родной. По пути старик рассказывал о том, каким был в молодости Василий Шемякин, об их совместных поездках на рыбалку и охоту.
Девушка слушала не слишком внимательно. После ночи в поезде она чувствовала себя разбитой. К тому же, ей интереснее было поглазеть на петроградские улицы, старинные здания и роскошные витрины магазинов. Отец нечасто рассказывал о своих охотничьих похождениях. Лена помнила лишь историю о том, как отец впервые загонял кабана и, выстрелив прежде времени, угодил зверю в лоб. Пришлось убегать со всех ног от разъярённого кабана под дружный хохот товарищей.
Но Фёдор Григорьевич Шкурин, как поняла Лена, был очень одиноким человеком. Для него любой разговор, даже с незнакомой молоденькой квартиранткой, был в радость. Старый охотник овдовел двадцать лет назад, больше не женился, и жил один в маленькой квартирке.
Извозчик остановился у большого серо-жёлтого дома на Забалканском проспекте. Фёдор Григорьевич провёл Лену на третий этаж, где находилась его квартира. Она оказалась такой крошечной, что Лена тут же мысленно прозвала её «спичечным коробком».
«Как же мы тут вдвоём уместимся?» — в смятении подумала девушка.
Хозяин словно прочитал её мысли.
— Вы, барышня, не беспокойтесь! У меня вторая комната имеется. Раньше мы её как кладовку использовали. Когда моя Вера была жива, она всякое старьё туда складывала. А как не стало Веры, я часть рухляди старьёвщикам продал, кое-что выбросил. Но до конца так и не прибрался.
Он распахнул скрипучую дверь, и глазам девушки предстала пыльная комнатушка, по углам которой высились груды разнообразного хлама.
— Вот это кавардак! — воскликнула Лена. — Придётся тут поработать!
Она тотчас сбросила дорожную накидку и шляпу на хозяйский диван и засучила рукава платья. Через минуту девушка уже вытаскивала из кладовки ржавый таз, набитый каким-то древним тряпьём.
— Фёдор Григорьевич! Несите-ка мне веник и тряпку!
Улыбаясь, Шкурин поспешил исполнить просьбу своей юной квартирантки. Девчонка, видать, бедовая, но это к лучшему — самостоятельная, не белоручка. Однако Василий предупреждал, что нрав у Лены отчаянный, сгоряча может в беду попасть. Надо бы за нею присматривать!
Но сейчас девушка вела себя, как опытная хозяйка — вынесла хлам, смела пыль и паутину, дочиста отмыла пол, причём не только в своей комнате, но и в хозяйской. Закончив работу, Лена плюхнулась на диван и весело сказала:
— Вы, дядя, учтите, уборка не бесплатная! Беру, как обычная горничная, три рубля в месяц. Так, глядишь, и оплату за комнату отработаю!
Фёдор Григорьевич расхохотался:
— Ну, не барышня, а генерал! Два часа как заселилась, а уже командует! А стряпать-то ты умеешь?
— Ну, не очень, — честно ответила Лена. — Яичницу изжарю, картошку отварю. А всякие изыски — не по моей части.
Хозяин и квартирантка сдружились с первого дня. Девушка называла Шкурина не иначе как «дядя», а он обращался к ней на «ты», словно к родственнице. Немного опекал, слегка поучал, стараясь, впрочем, не докучать наставлениями. Лена считала его скучноватым, но очень добрым человеком.
— Лена, если хочешь, можешь подруг к себе приглашать, — предложил Фёдор Григорьевич в первый же день. — Посидите, чайку попейте. Только не шумите, а то соседи заругаются.
— Знаете, дядя, я не особенно люблю гостей, — ответила Лена, выкладывая свою одежду из чемодана. — Как начнут по головке гладить да сюсюкать — ах, какая взрослая стала, наверное, уже жених есть… Противно!
— Ну, а жених-то есть? — с хитрой усмешкой спросил старик.
Лена вдруг страшно смутилась. Её лицо залилось краской. Никогда и ни с кем она ещё не говорила о своих чувствах. Родители, конечно, догадывались, что девушка влюблена. Слишком она была рассеянна, слишком часто улыбалась нежной и мечтательной улыбкой,
Видя, что Лена застеснялась, старый хозяин сказал негромко:
— Он сейчас на фронте, правда?
Девушка не ответила. Она отвернулась к окну и прерывисто вздохнула. Вспомнилось двадцать третье июля, когда она шла с вокзала, с лицом, залитым слезами и тяжелой тоской в сердце.
Шкурин мягко потрепал её по плечу:
— Не грусти, дочка. Вернётся он живой-здоровый! Главное, жди!
Лена слегка обиделась на старика.
«Даже не выслушал меня»! — она с досадой захлопнула дверцу старого шкафа, но вслух ничего не сказала.
Разложив вещи, она наметила в уме, что нужно сделать сегодня — купить учебные принадлежности, написать письма родителям и подругам. До начала занятий оставалось три дня. Вполне достаточно, чтобы пройтись по магазинам и хорошенько изучить дорогу до семинарии.